Собрание сочинений. В 9 т. Т. 6. Стальные солдаты. Страницы из жизни Сталина

Двум лучшим фельдмаршалам, командующим южной и северной группами войск, Манштейну и Клюге, предстояло на деле воплотить идею фюрера, хотя ни склонный к авантюрам, но чрезвычайно талантливый Манштейн (настоящая фамилия — Фридрих фон Левински, по предкам, по-видимому, еврейского происхождения), ни Ханс Гюнтер фон Клюге («мудрый Клюге»), один из самых компетентных фельдмаршалов, не знали, что за сила будет им противостоять на «дуге». Германская военная и внешняя разведка адмирала Канариса и Вальтера Шелленберга вчистую и заранее проиграла это сражение разведке Берии, Абакумова и Фитина, но главным образом — самой скрытой от всех личной разведке Сталина.

Весь план летнего наступления немцев до деталей был известен Сталину еще в марте — апреле. Известны были и первичные сроки удара — 3 мая. Разведка Фитина добыла не только копии документов, но и фотографии новейшей немецкой техники. А один такой необычный танк был захвачен под Ленинградом во время фронтовой обкатки задолго до Курской дуги.

* * *

На обычном январском заседании Политбюро, где подводились годовые итоги, Сталин был в очень плохом состоянии. Еще до нового года он простудился, заболел воспалением легких, а так как ни в какие «кремлевки» он никогда не ложился, лечили его дома, в Кунцево. Здесь же собралось и Политбюро, ибо отменять и переносить плановые заседания Сталин не терпел.

В большой столовой, где в Кунцево проходили такие совещания, Сталин на этот раз не расхаживал по красной ковровой дорожке, точно такой, как в Кремле; он сидел в кресле на противоположном веранде конце стола, бледный, осунувшийся, хрипящий, перед ним стоял стакан в литом серебряном подстаканнике — чай с лимоном и коньяком, который Сталин часто готовил сам, то есть добавлял коньяк из своей особой бутылки, которую хранил в сейфе, — такой бутылки ему хватало подчас не на один месяц. Иногда Сталин потчевал таким чаем и желающих, но обычно отхлебывал один. Пил он такой чай и в кремлевском кабинете.

В целом на этом Политбюро было довольно оживленно и спокойно. Все знали, что под Сталинградом вот-вот закончит свое существование окруженная немецкая группировка и что примерно четверть миллиона фашистских солдат сдадутся или будут уничтожены. (В плен были взяты девяносто одна тысяча солдат, в том числе две тысячи пятьсот офицеров и двадцать четыре генерала.) Победа под Сталинградом всем членам Политбюро казалась едва ли не решающей, но лишь один Сталин точнее всех знал, что это лишь малая часть, в сравнении с потерями Красной Армии в сорок первом, когда немцы пленили, убили и взяли ранеными почти три миллиона… Цифры наших и вражеских потерь в людях и технике соответственно преуменьшались и преувеличивались в сводках Информбюро, которые читал и правил сам вождь. И если бы кто-нибудь из дотошных историков, гораздый в математических науках, задумал сложить потери той и другой стороны, считая танки, самолеты, орудия, картина получилась бы истинно фантастическая. Но такой арифметикой, похоже, никто не занимался и после войны, а в войну это исследование уж точно стоило бы правдолюбцу жизни.

На том заседании Политбюро Сталин предложил присвоить звания маршалов Советского Союза генералам Жукову и Василевскому, а также утвердить введение в армии погон, офицерских званий вместо звания «командир», окончательно утвердить статус новых орденов Суворова, Кутузова, Александра Невского (позднее, в связи, очевидно, с освобождением Украины, появились довольно странный орден Богдана Хмельницкого и морские ордена). Шла здесь речь и о присвоении генеральских званий директорам крупнейших заводов.

Все эти идеи принадлежали самому Сталину, и Политбюро соглашалось с ними хотя и единогласно, однако без особого энтузиазма. О присвоении звания маршала Жукову

Берия голосовать воздержался, а Ворошилов, растерявший к сорок третьему году весь свой дутый авторитет «полководца», проголосовал, что называется, с ненавистью. Первый маршал никак не мог простить своего смещения по записке Сталина в Ленинграде и своей замены Жуковым..

— А я думаю — тут бы Жюков мог и подожьдат. Война кончытса — тогда и марщяла на жялко, — пробасил Берия.

Уж он-то знал, как Сталин далеко прячет свою неприязнь к Жукову. Вождь умел и дарить дачи, и давать звания, и повергать в опалу — тут автору приходят на ум судьбы маршала Тухачевского, да и самого Жукова.

Но лучше всех сумел воспользоваться обстановкой на Политбюро Маленков. Глядя на сосредоточенно молчавшего Сталина, он попросил слова.

— Вот все здесь мы, кажется мне, обсуждаем не главные вопросы… А главный — забываем. Кто несет главную, — Маленков выделил это слово, — главную ответственность за войну? Кто денно и нощно руководит армией, партией и страной?

Лицо Сталина, хмурое и больное, слегка порозовело.

— Кто? — повесил вопрос в воздухе Маленков и, выждав мгновение, добавил: — Почему? ПОЧЕМУ товарищу Сталину мы до сих пор не предложили принять… звание маршала Советского Союза? И кто более товарища Сталина достоин его?