Странно, что Сталин, обычно прохладно относившийся ко всякого рода званиям и наградам, здесь не сделал даже ложной попытки возразить. Он лишь более сосредоточенно молчал, как бы обдумывая неожиданное предложение Маленкова. Сталин молчал. И когда Политбюро в едином и, пожалуй, даже не холуйском и не раболепном порыве одобрило Маленкова, вождь, отхлебнув из стакана, сказал:
— Я… не возражяю против этого звания… В конце концов я уже давно чэлавэк ваэнный. Всю жизнь связан с Красной Армыей. И можэт, дажэ до этого званыя… дослужился бы… Пуст будэт по-ващему… Может быт, — тут Сталин даже не усмехнулся, — Прэзидиум Вэрховного Совэта утвэрдыт это ваще рэшение. — Он взглянул на Калинина. — А тэ-пер… Чьто касаэтся Жюкова… и Василевского… Они, я думаю, заслужили эти звания, и надо их присвоить. В конце концов они мои замэститэли и должьны имэть високоэ звание., хотя бы для повышения их., авторытэта, а также, — жестко добавил он, — их отвэтствэнносты. А тепер к вопросу о погонах. Никаких новых погон ми видумиват нэ намэрены. У нас были погоны русской армии — они будут ввэдены снова, кромэ орлов на гэнэралскых. Там будут вишитые звезды. И, я думаю, авторитет армии, особенно эе афыцерского корпуса, толко вииграет… атвэтствэнност же., возрастет… — Сталин закурил папиросу, закашлялся, но продолжал курить. — Тэрплю, тэрплю… а послэ чая нэ могу, — пробормотал он, с досадой затягиваясь и гася папиросу в пепельнице. Он встал:
— Я хотэл бы сдэлат виводы по минувшему., году. Год этот ми, бэзусловно, выигралы. Нэмец уже не тот, чьто был год назад. Но., эсли бы мы., умэли ваэват… как оны… мы бы ых разбыли уже в сорок втором. Но воэват, как показал опыт Сталинграда, ми все эще учьгмса. И учьгмса, — беспощадно добавил он, — плохо.
На этом заседании Политбюро военных не было, и Сталин не стеснялся в оценках.
— И потому., пэрэд всэми вами я ставлю., задачу: в этом, сорок третьем, ми должны разгромит фашистскую Гэрманию… полностью… Да… Этот год должен стать годом побэды, годом рэгпяющих сражений… Ми и так опозорилис пэрэд всэм миром., пэрэд народом. И тэпэр… имэя внов и болээ сыльную, и лучше вооруженную армию — это я подчэркываю — лучше вооруженную, ми., коэ-как, с грэхом пополам стали тэсньгть нэмцев. На Сталынград… Наступальг всэго ДВЭ… пуст ударные, ДВЭ! немецкие армии. На флангах были две армьги румын и плохонькая армыя… итальяшек… А как., и чэм ми пабэдыли? Помимо обороняющихся двух армый ми бросильг еще 10 свэжих армый рэзэрва, два танковые и два воздушные флота! И это., называем ми., вэликая побэда? Нэ побэдить такими сылами било бы просто пэрэступлэньгем..
Сталин помолчал, отпил из своего стакана и по-старчески пожевал губами. У него были очень плохие зубы, которые он с тридцатых годов не лечил. Дантистов к себе не подпускал.
— Я понымаю… Жертвы огромны… Я понымаю — армия толко-толко стала по-настоящэму ваэват… Ми научыли ваэват нащих гэнэралов… Но… Война нэ кончается… Пабэды… рэщителной пабэды… нэт… Эты мерзавцы., саюзныкы… нэ идут на открытие второго фронта. Чэрчллл — болщяя сволоч… болщяя скатына… Но., нэ дурак… Бросат в агон своих солдат он нэ хочэт… Он рэщил отсыдется… и въехать в рай на нащем… — Сталин употребил совсем уж неприличное, но точное слово. — Рузвэлт лучше понымает обстановку, но и он грээт руки на нащих промахах. По данным ваэнной разведки, Амэрика сэйчас поставила под ружье около ДЭСЯТЫ миллионов солдат. Оны, амэриканцы, пустыли на полный ход всу прмишлэнност… пэчатают горы оружия… Вот вам примэр: кажьдый мэсяц у них со стапэлей сходыт… авыаносэц!
На нащем горбу., на нащих страданиях., на нащей кровы… оны разбогатэют… И потому… Я ставлю задачу пэрэд вамы… пэрэд командующими фронтамы, пэрэд Генэральным щтабом тэпэр уже нэ учыться ваэват — учытьса ПАБЭЖДАТ! Ми нэ даром создали гвардыю, нэ даром учрэдыли новие ордена, промышленност производыт замэчатэльную ваэнную тэхныку… намного прэвосходящую тэхнику фащистов. И потому: в этом году надо разгромыть нэмцэв, взать Бэрлин и — пабэдоносно закончит войну… Тем болээ союзными, всо-таки в августа — сэнтябрэ могут открыт., второй фронт..
Сталин все еще был уверен в магической силе своих приказов и предреканий. Точно такой, если не большей, особенностью обладал и Гитлер. Со временем Сталин стал более осторожен в прогнозах. Но Сталин стыдился одного, самого большого просчета, когда, выступая на торжественном заседании в честь годовщины Октября (заседание проходило под землей, в вестибюле станции метро «Маяковская», 6 ноября сорок первого года), сказал:
— Еще несколько месяцев, еще полгодика, может быть, годик… И фашистская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений.
Он стыдился вспоминать об этом предсказании, которое слышали миллионы, и впоследствии в книге его речей и приказов Верховного главнокомандующего о Великой Отечественной слова эти были потихоньку убраны.
Второго фронта, как известно, ни Рузвельт, ни Черчилль не открыли.