Собрание сочинений в 9 тт. Том 10 (дополнительный)

Обойдя главное здание, он двинулся узким канавообразным проходом, кончавшимся слепой дверью без ручки; он толкнул ее, приложив среди разнообразных масляных отпечатков и свою руку, и оказался в узком помещении, отгороженном стеллажами с аккуратно рассортированными и пронумерованными инструментами от негромкого и глубокого, как под сводами пещеры, гула. Здесь были еще умывальная раковина и ряд крючков, на которых висела одежда — обычные рубашки и пиджаки, пара брюк с болтающимися подтяжками и рабочие комбинезоны с пятнами машинного масла; в один из них Джиггс, сняв его с крючка, шагнул и облачился весь единым легким движением, уже направляясь к следующей двери, сделанной главным образом из проволочной сетки, сквозь которую он уже видел стеклянно-стальной грот ангара и стоящие там гоночные самолеты. С осиными талиями, по-осиному легкие, спокойные, аккуратные, зловредные, маленькие и неподвижные, они, казалось, парили, лишенные всякого веса, словно были склеены из бумаги с единственной целью — покоиться на плечах у одетых в комбинезоны людей вокруг них. В фильтрованно-стальном свете ангара, умерявшем мягко-яркие тона их краски, окруженные механиками, чьи манипуляции носили столь технически частный и тонкий характер, что для непосвященных были незаметны, они все, казалось, пребывали в непорушенной целостности — все, кроме одного. Со снятым капотом, являя взгляду худощавое свое нутро коленчатой хрупкостью идущих поверху и понизу шатунов и клапанных коромысел, самой своей утонченной множественностью говоривших о невесомой и ужасающей скорости, любая мгновенная запинка в которой равнозначна непоправимому переходу движения в простую материю, он производил впечатление более глубокой заброшенности, чем полуобглоданный остов оленя в глухом лесу.

Джиггс помедлил, все еще застегивая горло комбинезона и глядя через ангар на тех троих, что занимались этой машиной; двое были одного роста, третий повыше и все в одинаковых комбинезонах, — правда, из менее рослой пары одна голова была увенчана свирепым ворохом волос цвета кукурузной муки, которые даже с такого расстояния нельзя было принять за мужские. Джиггс подошел не сразу; все еще возясь с пуговицами, поглядел по сторонам и наконец увидел у другого самолета маленького светловолосого мальчика в мешковатом комбинезоне защитного цвета, повторявшем одежду взрослых в миниатюре, вплоть до масляных пятен. «Надо же, — подумал Джиггс. — Замаслил уже. Лаверна шкуру с него спустит». Он приблизился на коротких своих подскакивающих ногах; еще издали ему был слышен голос мальчика — громкий, самонадеянный, далеко разносящийся голос не привыкшего скромничать неслуха со среднезападным выговором. Джиггс подошел и взъерошил волосы мальчика задубелой, тупой, темноватой от въевшегося масла ладонью.

— Не надо, — сказал мальчик. Потом поинтересовался: — Где ты пропадал? Лаверна и Роджер… — Джиггс взъерошил ему волосы еще раз и присел на корточки, подняв кулаки к лицу и втянув голову в плечи в шутовской пантомиме. Но мальчик посмотрел на него, и только. — Лаверна и Роджер… — повторил он.

— Кто твой папаша сегодня, дитятко? — спросил Джиггс. И тут мальчик зашевелился. Сохраняя абсолютно то же выражение лица, он пригнул голову, бросился на Джиггса и стал дубасить его кулаками. Джиггс мотал головой и делал нырки, принимая удары и уклоняясь от них, а мальчик лупил и лупил его с тщедушной и смертельной целеустремленностью; уже все повернулись и уставились на них, опустив руки с гаечными ключами и деталями моторов. — Кто твой папаша, а? — повторил Джиггс, руками удерживая мальчика на расстоянии, потом поднял его в воздух и подержал на весу подальше от себя, а он по-прежнему молотил кулаками, метя в голову Джиггса все с той же мрачной и тщедушной целеустремленностью. — Хватит, хорош! — крикнул Джиггс.

Он поставил мальчика, продолжая удерживать его на расстоянии, нырять и уклоняться, но уже вслепую, потому что кепка съехала ему на глаза и легкие твердые маленькие кулачки теперь барабанили по кепке.