— Миссис Плюрелла Гаррис, — записал Ринго. — Теперь, значит, и «П» использовали. Запоминайте. Как буквы кончатся, надо будет перейти на числа, что ли. Тогда спокойно нумеруй себе до девятьсот девяноста девяти.
Он дописал и подписался «Генерал Смит», дав росчерк в точности как на первом, диковском приказе; только число мулов теперь другое. Бабушка повернулась ко мне:
— Передай мистеру Сноупсу, чтобы на рассвете был готов.
Мы поехали в повозке, а сзади Эб Сноупс с двумя помощниками на двух мулах из тех, что мы добыли. Ехали не слишком торопясь, чтобы прибыть в расположение полка перед самым ужином; бабушку и Ринго опыт научил, что нет времени лучше для нас: мулы все под рукой, а люди проголодались, спать хотят и соображать будут медленно или вообще не будут — и дадут нам мулов, и дадут уйти, а тут и стемнеет как раз. Если тогда и пустятся в погоню, то пока разыщут и настигнут нас в потемках, на дороге останется лишь повозка со мной и бабушкой.
Так мы и на этот раз сделали; и хорошо, что сделали. Эб Сноупс с подручными остался в лесу около, а бабушка, Ринго и я точно в час ужина подъехали к палатке полковника Ньюбери, и бабушка прошла в палатку мимо часового — худенькая, пряменькая, на плечах шаль, на голове шляпка миссис Компсон, в руке зонтичек, а в другой наш приказ от генерала Смита, — а Ринго и я сидим в повозке и смотрим на костры, где ужин варят-жарят по всему леску, и пахнет кофе и мясом. А ход событий всегда один и тот же. Бабушка скрывается в палатке или в доме, и через минуту оттуда орет кто-то приказание часовому, а часовой — сержанту какому-нибудь, и тот (а иногда и офицер даже, но не старше лейтенанта) спешит туда, и слышим чью-то ругань, и затем все появляются оттуда: бабушка идет прямая, подобравшись вся и ростом чуть разве побольше кузена Денни, а за ней трое-четверо разозленных офицеров-янки, и все разозленной они с каждым шагом. А тут и мулов нам пригоняют, сгуртованных общей веревкой; у бабушки с Ринго рассчитано все до секунды — свету лишь ровно настолько осталось, чтобы увидеть, что пригнали именно мулов, и бабушка садится в повозку, а Ринго, свесив ноги с задка повозки, держит в руке ту общую веревку, и мы отъезжаем — не торопясь, так что когда доезжаем до места, где Сноупс и его люди ждут нас в лесу, то уже не разобрать, что за повозкой идут мулы. А там Ринго садится на головного мула, и они всем скопом сворачивают в лес, а бабушка и я едем домой.
Так и сейчас мы сделали; только на этот раз чего опасались, то вышло. Уже и упряжку не разглядеть в сумраке, — и вдруг слышим топот копыт. Скачут к нам быстро, бешено; бабушка встрепенулась, сжала ручку зонтика.
— Черт бы взял этого Ринго, — говорит. — Так я все время и предчувствовала.
А они уже вокруг нас — точно сама темнота на нас обрушилась, наполненная лошадьми, сердитыми всадниками, криками: «Стой! Стой! Если не станут, стреляй по упряжке!» Я и бабушка сидим в повозке, а янки схватили упряжных наших под уздцы, те шарахаются, дергаются, сталкиваясь; и крики: «А мулы где? Мулов нету!», — и офицерский голос костит и бабушку, и темноту, и солдат, и мулов. Кто-то зажег сосновую щепку, и рядом с повозкой мы увидели офицера верхом на коне, а солдат зажигает новую лучинку от догорающей.
— Где мулы? — кричит офицер.
— Какие мулы? — спрашивает бабушка.
— Не лгите мне! — кричит офицер. — Те самые, каких вы только что взяли у нас по липовому приказу! На этот раз попались! Мы знали, что вы опять заявитесь. Еще месяц назад оповещение было насчет вас по всему военному округу! В кармане лежало у растяпы Ньюбери, когда вы ему совали вашу липу. — Офицер крепко обругал полковника Ньюбери. — Не вас бы, а его бы под военный суд! Где ваш нигеренок с мулами, миссис Плюрелла Гаррис?
— Не знаю, о чем вы говорите, — отвечает бабушка. — Никаких мулов у меня нет, кроме этой упряжки. И зовут меня Роза Миллард. Я еду к себе домой, в окрестности Джефферсона.
Офицер засмеялся; сидит в седле и зло смеется.
— Значит, вот как вас по-настоящему именовать? Так, так, так. Заговорили, значит, правду наконец. Ну-ка, отвечайте, где эти мулы и где все те спрятаны, которых вы у нас до этого украли.
И тут Ринго подал голос. Они с Эбом Сноупсом и мулами свернули в лес направо от дороги, но сейчас голос раздался слева.
— Эй, на дороге! — орал Ринго. — Один убегает, отвязался! Наперерез заходите!
Этого было довольно. Солдат бросил лучину, офицер крутнул коня, шпоря его в галоп и крича:
— Двоим остаться здесь!
Возможно, каждый из солдат подумал, что остаться приказали двум другим кому-то, потому что зашумело, затрещало так кустарником и ветками, точно циклон пронесся, и остались только мы с бабушкой в повозке, как раньше, до коней и криков.
— Слезай, — сказала бабушка, сама поспешно спускаясь наземь.
— А упряжку и повозку им бросаем? — сказал я.
— Да, — сказала бабушка. — Предчувствовала я с самого начала.
В лесу не было видно ни зги; мы шли ощупью, я держал бабушку под локоть, помогая, и рука ее казалась карандашно тоненькой, но не дрожала.
— Достаточно уже отошли, — сказала она.