Собрание сочинений в четырех томах. 2 том

— Твое здоровье! — чокнулись. Затем Бакинский вдруг начал раздеваться. Сиял гетры, ботинки. (Ковалев следил за ним внимательно и молча. Из-под стельки вытащил письмо.)

— Вам, — протянул Ковалеву и начал греть голые тощие ноги у огня. Никита бросил брезгливый взгляд на скрюченные пальцы и стал читать. Тихо потрескивали дрова в печи. Кровавые пятна света застывали на холодном полу.

— Здесь пишут, что вам можно доверять, — произнес, наконец, Ковалев.

— Надеюсь, — беззаботно отозвался Бакинский.

— Как же это произошло?

— Что именно?

— Что мы очутились с тобой вместе, в одной организации?

— Блоке, хотите вы сказать? Против общего врага объединяются все силы.

— И этот враг?

Оба молча посмотрели в окно. Бакинский кивнул головой.

— Ты пришел в блок со стороны троцкистов? — спросил Ковалев.

— Да. Впрочем, я в то же время был близок и к другим боевым силам. Я был — между.

«Это похоже на него», — подумал Ковалев. Инстинктивно он не доверял ему.

— Я не представляю себе, — произнес он, — на какой основе мы можем сговориться. Даже вот я и ты, только двое, но что общего у нас?

— Ненависть.

— Это много и мало. А дальше?

— Что дальше?

— Дальше, когда мы победим?

Бакинский беззаботно пожал плечами.

— Ну да, — продолжал Ковалев. — Когда мы победим, что дальше? Я мыслю себе Россию, как я привык понимать ее, а вы?

— Сговоримся.

— Мы не можем сговориться, — горячо воскликнул Ковалев.

— Напрасно думаешь. Кое в чем уже сговорились. Не мы. Мы с тобой рядовые солдаты. Но наши генералы уже сговорились.

— На чем же?

— Прежде всего на том, чтобы свергнуть ненавистный строй.

— Весь строй, весь уклад, все?

— Все, — коротко ответил Бакинский.

Они стояли лицом к лицу. Бакинский не вздрогнул. О! — прошептал Ковалев. — На этом можно договориться. А силы? Какие силы стоят за вами?

— Все недовольные.

— Но кто, кто конкретно?

— Недовольные политикой Сталина, недовольные коллективизацией, недовольные ликвидацией кулачества.

— Значит, и кулаки? Вы не боитесь этого слова?

— Мы не боимся никаких слов.

Ковалев бросил быстрый взгляд на него. О! Напрасно он боялся. Социализмом тут, слава богу, и не пахнет. Быстро же выветрился в нем этот душок.

— Ну, хорошо, — сказал он. — А методы?

Бакинский опустился на стул и протянул ноги к огню.

— Вот об этом я и приехал потолковать, Никита. Генерал недоволен вами.

— Мной?

— Тобою. Очень недоволен. Генерал рвет и мечет.

— Не чую за собой вины.

— Генерал говорит: «Не слышу Никиты Ковалева, не вижу Никиты Ковалева». Его слова. Передаю стенографически.

— А что я могу делать здесь, в этой дыре?

— То, что и все мы делаем. Растить кадры. На кого можно опереться у вас в полку?

— Я один.

— Маловато.

— Не так уж мало, — гордо возразил Ковалев. — Остальные народ неподходящий.

— Не верю. Найдите щели. Разговаривайте с людьми. Всегда найдутся недовольные. Есть, очевидно, люди, чьи семьи раскулачены, и несправедливо. Ищите. Беседуйте.

— Я не пропагандист. Я — строевик.

Бакинский засмеялся.

— Скоро найдется дело и строевикам. Генерал большие надежды возлагает на тебя в этом отношении, Я завидую.

— Ожидается война? — встрепенулся Никита. — Неужели? Господи! Война? Скажи — война. Я отстал здесь, в этой дыре. Неужто война.

— Война уже началась, Никита, — покачал головой Бакинский. — Боюсь, еще не та, которой ждешь ты, которой ждем все мы. Но война началась. Партизанская. Глухая. Из-за угла. Она только разгорается. Тебе найдется дело в ней. Я говорил Генералу о тебе. У тебя прекрасные задатки...

— Для кого? — глухо спросил Никита.

— Для террориста, — спокойно ответил Бакинский. Я, — он зябко повел плечами, — не могу похвастаться этими качествами.

Ковалев крупными шагами прошелся по комнате и подошел к Бакинскому.

— Что же. Я готов...

У влеченные разговором, они не слышали робкого стука в дверь. Только когда она, распахнувшись, скрипнула, они испуганно обернулись.

В дверях стоял Алексей Гайдаш в полной караульной форме, с подсумком на поясе и с винтовкой.

Ковалев вздрогнул: уж не арест ли?

— Что такое? — спросил он нетерпеливо. Бакинский сжался у печи.

— Това... — Гайдаш не мог заставить себя произнести «товарищ» в обращении к Ковалеву. Он проглотил это слово и закончил: — ...помощник начальника штаба, разрешите доложить. Вас немедленно требуют в штаб полка.

— Кто требует?

— Командир полка.

Вдруг Ковалев посмотрел на него: ведь это Гайдаш. Почему Гайдаш? Все казалось ему подозрительным и нелепым.

— Но почему тебя послали? — пробурчал он.

— Я в гарнизонном наряде, — ответил Гайдаш. — Посыльный при штабе полка.

Весь он был облеплен снегом. Нерешительно отряхивался. С шинели и шлема на пол падали хлопья снега.

— Метель на дворе, что ли? — спросил, одеваясь, Ковалев.

— Так точно. Пуржит.

— Холодно?

— Сыро.

Бакинский испуганно следил за двумя военными, которых он знал когда-то ребятами, с которыми дружил там, далеко, в маленьком городке среди степи. Все казалось ему сейчас дикой фантасмагорией — эта встреча, глухие разговоры, метель за решетчатым окном…

13

Шли молча в темноте. Ковалев впереди, Гайдаш почтительно сзади. Метель кружила по городу.