Собрание сочинений в четырех томах. 3 том

— Не украдут! — убежденно ответил продавец. — Народ под немцем жил, на их посулы не льстился. Что ж его теперь сомнением обижать? Нашему народу верить можно.

Как на праздник выходили люди на постройку мостов и дорог: они стосковались по свободному труду, как по хлебу. Подле обугленных заводских корпусов собирались рабочие. На шахтах, не ожидав приказа, откачивали воду. Мастера суетились на кладбищах паровозов. Рылись в снегу, по-хозяйски подбирали болты и гайки. Женщины сносили в школы мебель. Из лесов и балок возвращались партизаны. Все было охвачено жаждой восстановления. Земля подымалась из пепла. Люди не хотели ждать, не могли ждать, — а поле, где вчера прошел бой, сегодня выходили колхозники.

И Никифор почувствовал, как у него начинают нетерпеливо гудеть руки. «Эх, работы сколько! Работы!» — жадно думал он, глядя на мертвые цехи.

Это не усталый, больной солдат шел с фронта — это шел строитель. Жадный. Нетерпеливый.

Перед ним лежала земля, как и он, — тяжело раненная. Над шахтами горько склонялись разрушенные копры. Железные мосты вскарабкивались на деревянные костыли. Всюду кровоточили раны.

— Ничего! — говорил Никифор. — Ничего, брат, живем! Эх, работы сколько! Работы! А костыли что ж? Костыли скоро долой! И задымим, будьте любезны!

Потому что такова жизнь: раны заживают. Они заживают...

1943

О СЕМЬЕ ТАРАСА

Повесть «Непокоренные» («Семья Тараса»), печатавшаяся в «Правде», вышла в свет отдельной книгой.

Как зародилась эта повесть?

По заданию редакции я поехал в очередную командировку в Донбасс. Красная Армия наступала, освобождала города, и, естественно, что всех нас и меня в том числе интересовал вопрос: как жили люди в городах под властью немцев?

Приехав в свой родной город Ворошиловград, в районе которого я прожил и свою молодость, и большую часть войны, где у меня было много знакомых, друзей, я на время забыл о том, что я журналист. Я не строил себе никаких предварительных тематических планов, а горел только единственным желанием самому узнать и понять, как люди жили под властью немцев. У меня был не только профессиональный интерес журналиста, который ищет фактов, а личный, кровный интерес человека здешнего.

За время войны у каждого из нас, военных журналистов, появилось много близких знакомых не только среди военных, но и среди населения. Я думаю, что журналист, не связанный тесно с людьми, которые его знают и которые ему верят и которых знает он и которым он верит, — такой журналист не может глубоко проникнуть в человеческую душу и, следовательно, не может быть настоящим журналистом.

В Ворошиловграде я пошел искать знакомых, судьба которых меня интересовала. Я обошел все квартиры, в которых мы, военные журналисты, жили в то время, когда Красная Армия обороняла Ворошиловград, квартиры своих товарищей. Я вел простые беседы с квартирными хозяйками, рабочими ворошиловградских предприятий, их семьями.

Они со слезами на глазах рассказывали факты из своей жизни.

Вся история Антонины была рассказана мне квартирной хозяйкой. История Андрея и Лукерьи Павловны была рассказана другой квартирной хозяйкой, причем в повести сохранено даже имя: Лукерья Павловна. Степан Яценко — это Степан Стеценко, нынешний секретарь Ворошиловградского горкома партии, человек, который вышел из подполья. При мне принесли ему бутылку из-под шампанского, в которой находилась его тетрадка. Мы ее вместе вскрыли. Я прочитал ее, и мне многое стало ясно, даже то, чего сам Стеценко не рассказывал. Об этой бутылке говорится в повести.

История расстрела евреев, описание базара, положение детей, девочка из сундука — все это было мне рассказано ворошиловградцами. У меня оказался огромный человеческий материал, страшный в своей обыденности.

Первое, что видит всякий человек, который приезжает в освобожденный район, это сотни тысяч людей с тачками, движущихся по дорогам Украины. Я думал написать на эту тему очерк, я торопился это сделать, опасаясь, что другие военкоры могут опередить меня, но никто не написал на эту тему.

Я стал работать над очерками. Чем больше я думал над ними, тем материал казался мне все более значительным.

Творческий замысел должен рождаться из живой жизни. Я собирал материал, как журналист. На первом этапе моей работы я должен был осмыслить этот материал и выступить с ним, не откладывая. Мне думается, что для журналиста, желающего выйти за пределы рядовой корреспонденции в этой войне, которая всколыхнула людские массы, мало созерцать, надо быть публицистом. Нельзя откладывать собранный материал на послевоенный период, как об этом говорят некоторые писатели. Надо использовать его сегодня.

Постепенно у меня возникали смутные очертания будущей повести. Фигуры Андрея, Лукерьи взяты из самой жизни. Но конкретной фигуры Тараса нет. Таких Тарасов я знал давно. Когда мне еще в мирное время приходилось бывать на заводах, шахтах Донбасса, у меня сложилось определенное представление об этой фигуре. Тут сыграла роль та связь с Донбассом, которая у меня была, когда я ездил туда как специальный корреспондент «Правды».