Собрание сочинений в десяти томах. Том 3

— Бросьте! — подтвердил, вставая и приближаясь, Мешко. Дрогота вынул из своего мешка семь кусков дерева, расколотых

пополам, таким образом, что поверхность их была покрыта черной корой, а внутренняя их часть была белая; он взял все прутики в руку и, что-то бормоча про себя, бросил их на землю.

Все кинулись с любопытством, чтобы посмотреть на палочки, из которых шесть упали на землю черной стороной и только одна белой.

Старцы молчали.

— Предсказывает нам черное будущее, — проговорил Варга.

— Бросим во второй раз, — воскликнул Дрогота, собирая все прутики и, подняв их высоко, с какими-то заклинаниями опять бросил на землю.

Молча все смотрели на падающие деревяшки, которые на этот раз лежали черной стороной…

Жрецы переглянулись, но ничего не сказали, Дрогота решил бросить жребий в третий раз.

Брошенные прутики в последний раз пали, как в первый, за исключением одного белого.

— Черные дни нас ждут, черные, милостивейший князь… — со вздохом сказал Дрогота.

— Черные… — вторил ему Варга.

— Черные!.. — хором произнесли все. — Надо принести жертву богам, чтобы умилостивить их гнев и угрозы… Боги требуют крови…

— Пойдем, выточим ее у немцев! — громко сказал князь. — Та им более понравится, чем козлиная… Пусть только идут за мною все, куда им прикажу, пусть сражаются ловко и храбро, а ваши предсказания повернутся к врагам…

Сказав это, посмотрел на стоявших молча жрецов и прибавил:

— Пусть каждый исполняет свои обязанности: я буду сражаться, вы пойте песни и приносите жертвы богам… А научайте молодых, чтобы беспрекословно следовали за своим вождем… Немцы тем сильны, что умеют слушаться! Мы слабы потому, что ни согласия, ни повиновения нет… Но я их этому научу.

Сказав это, Мешко, медленно стянув уздцы, вскочил на коня, посмотрев на перепуганных жрецов, взял в руку рог, висевший у него на груди, протрубил три раза, повернул лошадь и исчез в лесной чаще.

Любонь и все присутствующие долго стояли молча и неподвижно и только тогда вздохнули свободно, когда князь совсем скрылся из виду.

ЧАСТЬ II

I

Уже шел второй месяц, как Власт томился на дне сырой ямы и только в молитвах находил утешение.

Ярмеж и сестра, несмотря на строжайший приказ отца и бдительное око неумолимой бабушки, втайне приносили ему пищу и вступали с ним в разговоры. Их просьбы и мольбы покориться отцу оставались тщетными; Власт каждый раз отвечал им, что это невозможно. Чем дольше Власт находился в этом положении, вместо того чтобы пасть духом, он удивительным образом все больше вдохновлялся и становился сильнее духом.

Терять ему больше нечего было; часами он простаивал на коленях и тихим голосом напевал церковные песни, которые ему приходили на ум, и слезы струились из его глаз. В темной своей яме Власт смастерил себе из двух найденных деревянных обрубков крест и, перевязавши его лыком, прикрепил его к стене. Перед этим крестсм Власт проводил большую часть дня в молитвах и размышлениях.

Гожа и Ярмехс не раз с любопытством заглядывали в яму; охваченные тревогой и пораженные его выносливостью и мужеством, онл подолгу всматривались в него.

Несколько раз приходил и сам старый Любонь, приказывал открыть яму, бранил сына и заставлял его покориться своей воле. С большой покорностью Власт устремлял к нему свои очи, протягивая руки, но оставался неизменным в своем решении. С проклятием на устах отходил старый Любонь, и долго слышен был его страшный гневный голос; в эти минуты никто не смел к нему приблизиться и заговорить.

Привыкший видеть вокруг себя только одно послушание, старик не хотел уступать; но воспоминания об утраченном и оплаканном ребенке, так чудесно отыскавшемся, а теперь приговоренном, подобно невольнику, к жестокому наказанию, терзали его сердце. Ночами старый Любонь заливался слезами, но гнев осушал эти слезы. Быть может, старик наконец и уступил бы, отогнав совсем от себя сына, но он боялся выдать его Мешку, да и старуха Доброгнева подзадоривала его все время, уверяя, что, измучившись, Власт подастся.

Проходили дни и недели. Власт все еще сидел в своей темнице, творил молитвы и в одиночестве мало-помалу привык к жизни отшельника, покорившись воле Божьей. Его испачканная, пропитанная сыростью одежда отваливалась кусками и мало уже защищала от холода; ворох соломы, брошенный ему из жалости сестрою, искрошился и погнил от воды, сочившейся из стены. Власт не жаловался, а когда приходил Ярмеж и скорбел над ним, смиренно отвечал, что ему приятно приносить свои страдания как жертву Богу, которого познал, и что этот Бог посылает его сердцу утешение.

Слыша все это, Ярмеж со страхом думал и не понимал, откуда берется такая неисчерпаемая никакими страданиями сила.

Гожа неоднократно кидалась в ноги отцу, напрасно умоляя его пощадить брата; подозрительная и повсюду шпионившая за ней старуха всегда появлялась вовремя, чтобы оторвать ее от ног отцовских и зажечь его новым гневом.