Собрание сочинений в десяти томах. Том третий. Тайные милости

– Да какая разница – видел, не видел, – с напускной небрежностью ответил Георгий. – Смотри, а земля под деревьями потрескалась. Надо полить на ночь. Польем?

– Конечно. Ой, какой хорошенький у тебя домик, точь-в-точь как мой!

– Я его когда-то сам сделал, – похвастался Георгий, откручивая проволочную завертку на петлях двери.

– А чего без замка? – спросила Катя.

– Воровать нечего. Без замка – это как раз психологическая защита. Подойдут, посмотрят, что нет замка, – значит, и брать здесь нечего. И пойдут дальше – к тем, у которых большие замки.

– Хитроумный!

– А как же. Прошу к нашему шалашу! – Георгий распахнул громко скрипнувшую дверь домика.

Посидели на узкой, застеленной темным байковым одеялом железной кровати, отдохнули.

– Можно, я похожу в плавках?

– Ради бога.

– Ты не забыла купальник?

– Взяла.

– Переоденься. Будем как на пляже. Давай. – И он вышел из домика на участок.

Босые ноги радовались даже горячей, колкой земле; он шел как по жердочке, балансируя руками, и в голове у него звенело от зноя, от счастья, от голода, от предвкушения невиданного отдыха, от «наглости хода», который он предпринял. Огромная раскаленная покрышка «Икаруса», сидя на которой в начале лета он и Али пили водку, пахла вареной резиной; Георгию вспомнился сосед Аким Никифорович с его списком великих людей, с китайской розой на подоконнике, с присказкой: «Тихо и благородно», с его вопросом: «Почему, когда иду выпивши, меня то в материализм, то в идеализм так и кидает?» «Эх, балда! – вдруг пронзило Георгия. – Все-таки не поставил матери телефон!»

– Я уже, – окликнула его с порога домика Катя. Она стояла босиком, в веселом цветастом халатике с короткими рукавами, радостно щуря на солнце глаза цвета спелой вишни.

– Ну что, сначала поедим, а? – подходя к ней, спросил Георгий.

– Можно. Но я не хочу совсем.

– Тогда дай мне перекусить. А после того, как соберемся, устроим праздничный ужин, лады?

– Лады! – засмеялась Катя. – Будешь сыр, помидоры?

– Еще бы! Мне только червячка заморить.

Палатка и надувные матрацы, которые извлек Георгий из старого деревянного сундука, зацвели от долгого лежания, и их было нелегко расправить.

– Откуда они у тебя?

– Да купил когда-то давным-давно, еще в мои газетные времена. Думал, буду ходить в горы. Сходил однажды, с тех пор они и лежат. Благими намерениями дорога в ад вымощена… Палатка хорошая, с поддоном, с окошечками, с пологом от комаров, польская. Сейчас мы ее проветрим.

В четыре руки они быстро разбили под пыльной яблонькой оранжевую палатку.

– Какой-то у нее цвет… – сказала Катя.

– Какой?

– Не знаю. Тревожный, что ли…

– Самый хороший цвет, ее и в тумане видно – все продумано.

– Ну, если в тумане… – улыбнулась Катя, обтирая ладошкой плесень с натянутой палаточной ткани.

– Надо мокрой тряпкой, сейчас я принесу воду.

Минут через десять он вернулся с полной полиэтиленовой канистрой воды.

– Родниковая! Возьми кружечку.

– Какая прелесть! – воскликнула Катя, отхлебнув из кружки. – Не то что в городе.

– Были бы мы не такие растяпы – большая половина города пила бы эту воду, – сказал Георгий. – Родники здесь отличные, но их нужно восстанавливать. Я это дело обеспечу.

Сборы заняли уйму времени; уже совсем стемнело, когда два туго набитых рюкзака – один большой, а другой поменьше – встали в дверях домика.

Ужинали при керосиновой лампе. Георгий вынул из портфеля бутылку марочного коньяка.

– Давай вместе выпьем, посмотрим, какая ты пьяная! – Георгий обнял Катю, поцеловал ее в висок, в сладко пахнущие волосы. – Ну что, будем коньяк из кружки – по-французски?

– По-французски, – засмеялась Катя. – Ой, а я пьяная – хулиганка, я тебя побью, не боишься?!

– Боюсь, но все равно выпьем.

Так они сидели в тишине дачи, при желтом свете керосиновой лампы в домике, который Георгий сделал своими руками, – все было здесь настолько настоящее, милое, свое, что он подумал, глядя на зарумянившуюся Катю: «Как, оказывается, хорошо, когда рядом желанная женщина и никуда не нужно спешить, – век бы так жил!» Георгий снова почувствовал себя молодым, смелым, сильным, и вся жизнь, казалось, пошла по новому кругу, с чистой страницы.

Заснули быстро, еще до полуночи, под турчание лягушек на дальней канаве и противный звон одинокого комара, наконец насытившегося их кровью.

Когда, проснувшись перед рассветом, Георгий открыл глаза, Кати рядом с ним не было.

Настороженно оглядев темную комнатку, Георгий собрался с духом и, споткнувшись о стоявшие у самых дверей рюкзаки, вышел за порог.

Слава аллаху, Катя сидела под яблонькой на огромной покрышке «Икаруса» в халатике, распахнутом на высокой груди, босиком.

– Ты как Ева под древом познанья добра и зла, – вздохнув с облегчением, добродушно усмехнулся Георгий.

Машинально запахивая халатик и убирая с лица русую прядь волос, Катя потянулась к ближней ветке, сорвала еще зеленое яблочко, чуть надкусила и с лукавой улыбкой подала Георгию.

Он принял ее игру, взял запретный плод и, откусив с хрустом большую его часть, изрек набитым ртом торжественно и шепеляво: