Собрание сочинений в двух томах. Том I

В современной поэту критике ПарН получил в целом высокую оценку как «один из самых чистых, честных и глубоких сборников, появившихся за время эмиграции» (Г.Адамович). С этими словами определенно перекликается оценка Савельева: «К волнующим чистотой и глубиной скорби должны быть отнесены стихи Довида Кнута. Его последняя книга („Парижские ночи“) резко выделяется среди других сборников зарубежных поэтов». «В стихах Кнута, — пишет далее цитируемый критик, — тютчевское космическое начало прочно связано с земной болью. Этой боли оно до конца не утоляет, но оттеняет ее, создавая то угрожающий, то примиряющий в скорби и смерти фон. Инстинкт жизни необыкновенно силен в поэте, он не хочет безропотно погибнуть — „Я эти безнадежные слова бросаю в необъятные пучины со смутною надеждой на спасенье…“ В Кнуте — подкупающая насыщенность темпераментом. В нем нет распространенной теперь у поэтов вялости чувства под заостренной чисто внешней звучностью слова. В самой силе его отчаяния таятся источники сопротивления. Он боится выдохшихся слов, прикрывающих зияющую пустоту омертвения и предпочитает молчать, пока не оживет душа для слов полноценных»…

Как к этапной книге поэта, свидетельствующей «о поэтическом созревании, а не о лирическом охлаждении», отнесся к ПарН Ходасевич. «Кнут сделался строже к своим стихам, — писал он, — проблема формы сама собой, наконец, перед ним становится — и вполне естественно, что легкость, с которою прежде стремился он просто запечатлеть на бумаге свое „волнение“, сменяется тяжестью сознательного художественного творчества… Не могу сказать, что Кнут уже полностью разрешил задачу, но с удовольствием отмечаю, что инстинкт ведет его по правильному пути. Еще порою вкус ему изменяет (в языке, в стиле, в звуке, в самой даже мысли), еще художественный расчет его не всегда вполне точен, — но движение совершается явно. Тому доказательство — такие превосходные вещи, как „Ты вновь со мной“, „Я помню тусклый кишиневский вечер“ или как небольшое, всего в шесть строк, но уже мастерское стихотворение „Отойди от меня человек“. Если намеченное развитие кнутовской поэзии будет продолжаться (а у нас, кажется, есть все основания в это верить), то оправдаются и надежды, которые не мною одним возлагаются на это еще неразработанное, неограненное, но очевидное дарование».

Первым сборником настоящего поэта назвала ПарН З. Шаховская, определившая их как книгу «не обещаний, а свершений», показывающую «поэта взнузданного, покоренного городом». «Среди печальных ночей черного Парижа, — продолжает она, — каменных сердец, черной пустыни жизни — тихо сияет свет поэтического вдохновения, уже не беспечального. Литературные качества этих последних стихов бесспорны, и недаром эмигрантская критика приняла эту книгу с энтузиазмом» (3<инаида> Ш<аховская> Довид Кнут. IN: Русский Еженедельник в Бельгии, 1932, № 10/11, с. 4).

В рецензии на ПарН Пильского утверждалось: «Звук поэтического голоса у Довида Кнута не пронзителен. Этот поэт не мучит, но есть что-то в его стихах, безнадежно отравляющее душу, — не пессимизм, даже не скептицизм, а странное пресыщение ненакормленного человека, жалоба на растрату немногих сил, ощущение наянливости мира, его крайней, чрезмерной сумеречности, последней безрадостности, будто он похож на большую комнату без окон, — заколдованный треугольник».

По более позднему отзыву (Терапиано, с. 225), ПарН — «лучшая книга стихов Довида Кнута», в ней поэт «достигает сосредоточенности и глубины чувства и смотрит на мир, умудренный опытом жизни и всеми испытаниями, через которые ему пришлось пройти в погоне за любовью, за 'счастьем'».

Сам Кнут в одном из писем (к Р. С. Чеквер, от 10 мая 1946) признавался, что больше других своих книг «связан с 'Парижскими ночами'» (цит. по: Rischin, р. 388).