Собрание сочинений в двух томах. Том I

Бывает, что берег опаснее моря —
И гибнет на суше веселый матрос.
Бывает, что счастье наляжет, как горе,
И мокнет ночная подушка от слез.

Бывает… ах, многое в жизни бывает.

А счастье, как счастье, и плакаться грех.
Невластна над ним ерунда мировая,
Хотя и немало в нем дыр и прорех.

А счастье, как счастье. Иного не надо.

Ты — рядом, и лучшего я не хочу.
Но только порою мне Божья награда
Чуть-чуть не по силам и не по плечу.

…Развернувшийся день неподвижно-прекрасен,

Равнодушен, высок, величав.
День огромный, как век. Я сегодня согласен
Все простить, ничего не поняв.

122. Земля израильская

Еве Киршнер

Я шел по берегу Тивериады
И в радости, божественно-угрюмой
(Как будто сердце радо и не радо),
Бродил между камней Капернаума,
Где некогда… Послушай и подумай
В тени, в пыли оливкового сада.

Все тот же голос во вселенском баре,

Бессонный, мировой, неотвратимый,
О половом неутолимом жаре,
И те же (Всем! За грош!! Неутомимо!!!)
Кинематографические хари
На стенах града — Иерусалима.

Что рассказать тебе про Палестину?

Что помню я? Безлюдную Седжеру,
Оранжевое облако хамсина,
Степенный голос астраханца-гера,
И узкую обиженную спину
Подстреленного мальчика-шомера.

Надменного верблюда над корытом,

Немых пейсатых цадиков из Цфата,
Сухое небо вечности несытой
Над детством мира, гибелью объятым.
И стертые бесчисленные плиты
Безумных мертвецов Иосафата.

И девушку, по имени Юдифь,

Что долго вслед рукой махала смуглой.

Д. Кнут, А. Скрябина (крайняя справа) и Е. Киршнер на Сионистском Конгрессе в Женеве (1939 г.)

Д. Кнут и А. Скрябина в Париже (осень 1939 г.)

А. Скрябина (слева), Д. Кнут и Е. Киршнер (справа) (конец 1939)

Д. Кнут с детьми — Бетти и Йоси (Париж, вторая половина 40-х гг.)

Дарственная надпись Д. Кнута Е. Киршнер на сборнике стихов русских зарубежных поэтов «Эстафета»

Стихи, не включенные в сборники

Дарственная надпись Д. Кнута Л. Гольдберг на книге «Избранные стихи» (1949)

123. В поле

Кто-то тянет стон на сенокосе
Далеко, за дымкой, позади.
Солнце закурчавило волосья
На моей распахнутой груди.

Ветерок бежит из кукурузы,

Сыплет горстью солнце и песок.
Пятки жжет. И тяжело от груза —
Башмаки, мешок с большим арбузом,
Ситный хлеб да колбасы кусок.

Я шагаю, грязный и счастливый,

Этим полем, этой волей пьян.
Тяжелы ворованные сливы.
Оторвет карман.

Я шагаю, легкий и разбойный,

А вдали, где падает изба,
Долго дует жалобную дойну
Хмурый, бурый, бронзовый чабан.

124. Джок