Собрание сочинений в одном томе

Поскольку Луиза держала в руке письмо редактора, она не нашлась, что возразить против моего решения, и ограничилась какими-то пустыми придирками, свидетельствующими о чисто женском неумении оценить такую прелесть, как задняя комната в похоронном бюро Питера Гефф… прошу прощенья, Геффельбауэра и Кº.

В заключение скажу, что сейчас вы не найдете в нашем городе такого популярного, такого жизнерадостного и неистощимого на шутки человека, как я. Снова все повторяют и цитируют мои словечки; снова я черпаю бескорыстную радость в интимной болтовне жены, а Гай и Виола резвятся у моих ног, расточая сокровища детского юмора и не страшась угрюмого мучителя, который, бывало, ходил за ними по пятам с блокнотом.

Предприятие наше процветает. Я веду книги и присматриваю за магазином, а Питер имеет дело с поставщиками и заказчиками. Он уверяет, что при моем веселом нраве я способен любые похороны превратить в ирландские поминки.

Из Назарета

В Окочи, штат Джорджия, наблюдался «бум» и Д. Пинкни Блум вышел из него с неплохими деньжатами.

Окочи вышел из него с полумиллионным долгом, с двумя с половиной процентами налога на городскую недвижимость и с городским советом, члены которого проявляли удивительную склонность к посещению улиц на окраине города.

Все началось из-за фатальной схожести местной реки Кулузы с Гудзоном, эту особенность эксплуатировали и расширяли, как могли, туристы с Севера. Окочи считал, что нечего, мол, Нью-Йорку мнить, что он — единственный, так сказать, аллигатор на болоте. И тогда этот безобидный, но упрямый индивидуум, которых полным-полно на Юге, человек, всегда выступающий за строительство большего количества бумагоделательных фабрик, человек, всегда готовый купить акций на доллар, если только ему удастся оный у кого-нибудь занять, и вот этот человек своим губительным трудом разрушил невинные мечты туристов, и Окочи вновь погрузился в застой.

Река Кулуза вьется среди гряды небольших гор, течет через Окочи и плавно смешивает свои воды с другой рекой со сладкозвучным индейским названием — Чаттахучи.

Окочи со своего освещенного солнечным светом основания рос, подпрыгивая, словно на помочах, вверх, и вскоре на реке Кулуза, в миле от него, появилась гранитная дамба, длиной в двести сорок футов и высотой в шестьдесят. Образовалось озеро в горах, с искрящейся водной рябью, на высоте двадцати миль. Так в результате острого муниципального соперничества Окочи пытался затмить главного притягательного актера — Гудзон.

Было единодушно решено, что нигде деревянные заборы и палисадники не должны загораживать живописные и величественные места.

После разыгранного «джокера» все рассчитывали на туза коммерции. Электростанция мощностью четырнадцать тысяч лошадиных сил украсит дамбу. Бумагопрядильные фабрики, заводы станут расти, как грибы после дождя. Валы, маховики, турбины будут своим жужжанием воспевать громкую славу Окочи. На живописных высотах над озером поднимутся красивые дорогостоящие виллы и прекрасные летние дачи богачей.

Моторные лодки миллионеров будут сновать по уединенным романтическим бухточкам. На зеленых холмах возникнут ярусы террас, зеленые лужайки, парки. Деньги будут течь, как вода между пальцами, да и сама вода будет превращаться в деньги.

Но, рассказывая о счастливой судьбе города, мы слишком забегаем вперед. Капитал отказал в инвестициях. Из всех обещанных грандиозных проектов оставался только окружающий ландшафт. Лесистые горные вершины, впечатляющие гранитные выступы, прекрасные зеленые берега реки и живописные овраги — только это и примиряло Окочи со скудным «развращающим» золотым потоком.

Местные закаты золотили задумчивую водную поверхность с ее уютными бухточками, и такая позолота не могла не очаровать любое сердце. Окочи, храня верность кровному инстинкту родного края, подпал под свое убаюкивающее очарование. Он сошел с большой арены, ослабил помочи и оказался на прежнем месте, где решил передохнуть, пожевать резинку. Он утешался язвительными замечаниями в адрес членов городского совета, которых не за что было бранить и которые, как отцы города, постоянно инспектировали улицы на задворках и, роняя капли пота, с тревогой следили, как за ним стремительно утекают фонды вместе с предполагаемыми барышами.