Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 1

«Читал кусок поэмы в Союзе писателей — всем понравилось, и Брик, который редактирует „Оборонный сборник“, познакомился со мной, хвалил и берет, по-видимому, для сборника». (Это уже из письма 1938 года. Прим. ред.)

В стране нарастает разгул репрессий. По доносу арестован хозяин квартиры Николай Анатольевич Семевский и только что с трудом освобожденный из лагеря двоюродный брат Сергея и Веры, Николай Владимирович Львов. Квартира под наблюдением как официальных органов, так и несчастных многосемейных коммунальщиков, живущих в подвалах и мечтающих с помощью доносов переселиться выше. Остальные уцелели, видимо, благодаря тому, что постоянным наблюдателем за квартирой был крупный чекист Лукин, много лет следивший за этим «шпионским гнездом», но так и не собравший компрометирующих фактов.

Все это сильно действует на Веру Николаевну. Ее давно подорванная психика не выдерживает, и она заболевает душевной болезнью; лечится в больнице и почти на три года выздоравливает.

Но наступает 1941 год, начинается война. Снова голод, холод, болезни, пленения и смерть близких людей. И снова болезнь дает о себе знать.

«…Весной я попала на полтора месяца в больницу, — пишет она в письме в 1943 году. — Вернувшись, месяц ровно ухаживала за Аксюшей. Потом ее конец, похороны…

В житейском смысле, если сравнить с весной, намечаются такие большие просветы, что даже поверить боюсь, точно вот темный лес редеет, редеет, а ты не знаешь, что сейчас; выйдешь ты просто на поляну или же на опушку, за которой настоящее человеческое жилье. „Мне пятьдесят четвертый год, стою одна на перепутье…“ Вчера целый день вертелись в голове эти строки, потому что я чувствовала себя такой одинокой и не то чтобы старой, а так одиноко стоящей среди всех вас, меня окружающих, как старый дуб Среди молодого леса, а может быть, просто обгорелый пень.

Сегодня мне все 54 и уже начался 55-й год жизни, а моя верная спутница с самого рождения окончила свое земное странствие. Без нее как-то странно, слишком просторно стало и не заселено в маленькой комнате „Тупика“, и все говорят: „Уж очень пусто!“ И Коля говорит: „Пусто очень“. Странно. Я пустоты этой не чувствую. Почему? Не знаю. Может быть, потому, что все больше и больше для меня: „Все живы мертвые… тела мы схоронили, но дух их, светлый дух в душе у нас живет!“ — переживаю на деле строки моего дорогого отца, написанные в самые безотрадные, горькие дни — потери сына, моего любимого, дорогого брата Коки…

…силы израсходованы, а годы свое берут!

Ну, жаловаться не буду и не хочу. Сколько чудесных мгновений в жизни, что, несмотря на ее кажущуюся скудость, они иногда нанизываются друг за другом и сверкают, как алмазы драгоценного ожерелья…

Ну, скоро, скоро теперь! Наш „Тупик“ как Ноев Ковчег, и дни его бедствий и ношенья по волнам кончаются. Мы уже видим радугу, может быть, и голубь с веткой мира и победы близко. Все это может произойти так незаметно, быстро и легко, что люди не сразу даже и поймут…»

Сохранилось письмо Сергея Николаевича к Дине Троицкой, написанное в сентябре 1945 года, о последних днях и кончине Веры Николаевны: