— Всякий раз, когда я поговорю с народом, с нашими бойцами, у меня на душе особенно хорошо становится. Еще и еще раз убеждаешься, что с таким народом и ты много значишь, что живешь и борешься не напрасно.
— Душа у всех у нас одна, — мечтательно проговорил Момыш-улы.
— Правильно, правильно, — жарко поддакнул Панфилов. — Как ни говорите, а здесь, в бою, в испытании, особенно чувствуешь завоевания Советской власти, правоту и жизненность идей нашей партии.
— Поймут ли это когда-нибудь немцы? — после короткой паузы заметил комиссар.
— Фашисты нет. А немецкий народ поймет. Ну да поживем — увидим, как говорится.
Во все время пребывания в полку не покидало Панфилова радостное настроение. Таким он появился и на полковом партийном активе.
Он вошел в импровизированный зал, и все, кто пришел на полковой актив, встали и так стояли, хотя можно было и сидеть, пока Панфилов не опустился на табурет за столом президиума. В продолжение всего собрания он молчал, как бы не проявляя интереса к речам выступающих. Но на самом деле память его оставляла все важное, нужное, необходимое и отметала прочь случайное, наносное. Умение хорошо слушать было одним из качеств генерала. Годы и годы, проведенные в рядах Красной Армии, непрерывное общение с самыми разнородными людьми и большая воспитательная работа, которую ему приходилось всегда вести, приучили его уметь хорошо слушать. Быть может, поэтому сам Иван Васильевич длинно говорить не любил.
Так и сегодня. Когда ему предоставили слово, он молодо поднялся со стула и, следуя своей неизменной привычке, заложил руки за спину.
— Товарищи коммунисты, я согласен полностью с теми, кто высказался до меня: великий праздник Октября мы должны встретить и провести так, как подобает советским воинам. Это правильно. В традиции нашего советского народа — встречать свой праздник производственными успехами, победами. Так было до войны. Так будет и теперь. Мы с вами встречаем наш праздник в окопах, с оружием в руках. Нанести фашистам наиболее сильный удар — вот наше предпраздничное производственное задание. А чтобы нанести такой удар, мы должны знать противника, знать его самое уязвимое место. А у кого, как не у фашистов, лучше всего узнать об этом?.. Мы должны... мы обязаны к празднику добыть хорошего «языка». Об этом здесь мало говорили, но я придаю этому первостепенное значение.
Панфилов умолк и спокойно сел на табурет, положив руки на стол прямо перед собой. Все, кто услышал его слова, восприняли их как боевой, неотложный приказ, хотя слово «приказ» ни разу не было упомянуто на этом полковом партийном активе...
Поздним вечером покидал Панфилов полк. Перейдя через дорогу к штабу полка, где стоял его конь, он заприметил невдалеке какого-то бойца, ползавшего по снегу. Генерал подошел к нему, засветил карманный фонарик. В светлом пучке на него без испуга глядели знакомые глаза Сырбаева.
— Что ты тут делаешь?
— Письмо обронил, товарищ генерал.
— А это что?
— Это... это письмо, — замялся Сырбаев и проворно сунул листок в карман.
— Хитришь, приятель!
И Сырбаев совсем тихо признался:
— Фотографию выронил я.
— Понимаю... Сейчас мы ее отыщем. Не топчись, зароешь в снег еще.
Беспокойный световой зайчик забегал по серому снегу, пригнувшись, генерал и боец жадно следили за ним.
— Вот она! — почти враз воскликнули они оба, и оба потянулись за темным квадратиком. То ли генерал оказался проворнее, то ли был ближе, только он первым взял фото и, тотчас погасив фонарик, протянул бойцу.
— Напиши и от меня привет.
— Ольге?
— Ей.
Сырбаев горячо поблагодарил и, забыв попрощаться с генералом, скрылся за углом штабного дома.
Только в землянке своей роты он очнулся, радостно возбужденный стал рассказывать товарищам о содержании письма и о своей встрече с Панфиловым, и о том, как обрадуется Ольга привету генерала.
Фролов, задумчиво глядя на фото, на котором была изображена курносенькая белокурая девушка, шутливо подзадорил:
— А что, генерал знаком с ней?
У Сырбаева вытянулось лицо. Он только теперь сообразил, что Панфилов не знал его девушку, а он так растерялся, что даже не показал ему фотографию. Но выражение озадаченности тут же исчезло с его открытого смуглого лица.
— Если просил передать привет, значит, знает, — решительно заявил он.
— Генерал все знает, — охотно сдался Фролов, думая, видимо, о чем-то своем.
Сырбаев спрятал фотографию и, примостившись у печурки, возбужденно заговорил:
— Ребята, «языка» достать мы должны. Обязательно должны. Сам генерал приказал нам. Мы не можем не достать «языка».
2
На фронте по-прежнему стояло затишье, А в дивизии Панфилова продолжалась напряженная работа. Артиллерийская разведка — вся на «глазах». Сидели управленцы на деревьях, на чердаках, где пахнет голубиным пометом и прелой мякиной, глубоко в земле, за еле приметными холмиками под самым носом у немцев.