Собрание сочинений в пяти томах. Том пятый. Пьесы. На китайской ширме. Подводя итоги. Эссе.

Ив. Можно, правда? Пусть он будет твоим обручальным подарком. О Лоис, какая ты добрая. (Подходит к Лоис и целует ее, потом, стоя перед зеркалом, надевает бусы на шею.)Колли говорит, что у меня очень красивая шея.

Входят мистер Эрдслии Говард.

Эрдсли. Ну где же ваш чай?

Говард. Привет, Иви. Снова на ногах?

Ив. Конечно. Со мной ровно ничего не случилось.

Эрдсли. Ты готова, Лоис?

Лоис. Да.

Эрдсли. Не откладывай отъезд на последнюю минуту.

Говард. Не исключено, что в ближайшие несколько дней я навещу тебя, Лоис. Мне надо по делам в Кентербери, Этель. Вряд ли я успею обернуться туда и обратно за день.

Этель. Да, да.

Говард. Я заеду за тобой на машине, и мы махнем в кино.

Лоис(насмешливо). Это будет замечательно.

Эрдсли. Должен признаться, нет ничего приятнее, чем посидеть за чашкой чая у камина в своем доме, в кругу своей семьи. И если уж на то пошло — какие у нас заботы? Что и говорить, мы не бог весть как богаты, каждая копейка на счету, но зато мы здоровы и мы счастливы. В общем, нам не на что особенно жаловаться. Правда, страна наша пережила в последние годы некоторые трудности, но тяжелым временам, на мой взгляд, приходит конец, дело пошло на поправку, и мы можем с уверенностью и надеждой смотреть в будущее. Наша добрая старушка Англия выдержала все выпавшие на ее долю испытания, и, что касается меня, я верю в нее и во все, что она олицетворяет.

Ив(запевает тоненьким, надтреснутым голоском).

Боже, храни короля!
Долгой жизни нашему славному королю!
Боже, храни короля!

Пораженные ужасом, все в оцепенении смотрят на нее. Когда она умолкает, Лоис вскрикивает и выбегает из комнаты.

Занавес

НА КИТАЙСКОЙ ШИРМЕ

Перевод И. Гуровой

On a Chinese Screen

1955

I. ЗАНАВЕС ПОДНИМАЕТСЯ

И вот перед вами убогий ряд лачужек, которые тянутся до городских ворот. Глинобитные хижинки, такие обветшалые, что кажется, подуй ветер, и они прахом рассыплются по пыльной земле, из которой были слеплены. Мимо, осторожно ступая, проходит вереница тяжело нагруженных верблюдов. Они брезгливо высокомерны, точно нажившиеся спекулянты, которые проездом оказались в мире, где очень и очень многие не так богаты, как они. У ворот собирается кучка людей, чья синяя одежда давно превратилась в лохмотья,— и бросается врассыпную, потому что к воротам на низкорослой монгольской лошади галопом подлетает юноша в остроконечной шапке. Орава ребятишек преследует хромую собаку, они бросают в нее комья сухой глины. Два дородных господина в длинных черных одеяниях из фигурного шелка и шелковых безрукавках беседуют друг с другом. Каждый держит палочку — а на палочке сидит привязанная за ногу птичка. Оба вынесли своих любимиц подышать свежим воздухом и дружески сравнивают их достоинства. Иногда птички вспархивают, летят, пока не натянется шнурочек, и быстро возвращаются на свои палочки. Два почтенных китайца, улыбаясь, ласково смотрят на них. Грубые мальчишки пронзительными голосами выкрикивают по адресу чужеземца что-то презрительное. Городская стена, осыпающаяся, древняя, зубчатая, приводит на память старинный рисунок городской стены какого-нибудь палестинского города времен крестоносцев.

За воротами вы попадаете в узкую улицу, по сторонам которой теснятся лавки — многие, с изящными решетками, алыми с золотом, покрытыми прихотливой резьбой, несут особую печать былого великолепия, и кажется, будто в их темных нишах продается все разнообразие невиданных товаров сказочного Востока. Поток прохожих катится по узкому неровному тротуару и по вдавленной мостовой, и кули, сгибаясь под тяжелой ношей, короткими резкими окриками требуют, чтобы им уступили дорогу. Лоточники гортанно выкликают свои товары.

И тут появляется пекинская повозка, запряженная неторопливо шагающим ухоженным мулом. Ярко-синий навес, огромные колеса усажены шляпками гвоздей. Возница, болтая ногами, сидит на оглобле. Сейчас вечер, и красное солнце закатывается за желтую остроконечную фантастичную крышу храма. Пекинская повозка бесшумно проезжает мимо, передняя занавеска задернута, и хочется узнать, кто сидит за ней, поджав под себя ноги. Может быть, ученый, знающий наизусть все труды классиков, отправился навестить друга и будет обмениваться с ним замысловатыми приветствиями и беседовать о золотом времени Танской и Сунской династий, которые уже никогда не возвратятся. А может быть, это певица в роскошных шелках, в богато вышитой кофте, с нефритовыми булавками в черных волосах приглашена на пирушку, где споет песенку и будет обмениваться изящными шутками с молодыми повесами, достаточно образованными, чтобы оценить тонкое остроумие. Пекинская повозка скрывается в сгущающихся сумерках, словно нагруженная всеми тайнами Востока.

II. ГОСТИНАЯ МИЛЕДИ