Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. Дорога ветров

Прозоровский, Рождественский и я оставались в Улан-Баторе. Кинооператор проявлял свои пленки, а мы с Рождественским тосковали по Гоби и возились с отчетностью, которую Академия наук из года в год усложняла. Машины вернулись одиннадцатого августа, и мы собрались в отъезд. Неожиданно к нам прибыл крупный советский археолог — профессор А. П. Окладников. Ученый был приглашен Монгольским комитетом наук для консультации по изучению каменного века — эпохи, по которой Окладников был ведущим специалистом. Наибольшее количество кремневых орудий каменного века встречалось в Гоби, и Окладников обратился к нам, уже считавшимся знатоками тамошних мест. Мы с Рождественским показали профессору кое-что из наших коллекций кремневых орудий, а когда я рассказал о найденной нами недалеко от впадины Оши «мастерской», Окладников пришел в восторг. Еще молодой и необычайно живой, профессор нам понравился. Мы предложили ему ехать с нашей автоколонной до Южногобийского аймака, взявшись показать оттуда дорогу к важнейшим местам находок кремневых орудий. Окладников с радостью принял предложение. Еще больше обрадовался его шофер, только что прибывший из Москвы и опасавшийся неведомой для него Гоби.

Четырнадцатого августа мы наконец выступили. Все шло «нормально» — ужасающий ливень с утра, выключившийся накануне, в разгар укладки, электрический свет… В Мандал-Гоби был разгар надома — праздника, и мы оставили там Прозоровского с Туванжабом и «Козлом» для киносъемок. Отсюда Туванжаб должен был вернуться в Улан-Батор, так как истекал срок его отпуска в университете.

Как обычно, у развалин Олдаху-хида нас встретила гобийская жара, тягостная после прохладной погоды в Улан-Баторе. Зной нисколько не смущал нашего нового спутника. Энергичный археолог на каждой остановке бегал по равнине и находил все новые и новые каменные орудия древнего человека. Мы, считавшие себя «стреляными воробьями», только диву давались. Окончательно сразил нас Окладников, когда на всем ходу остановил свою машину и поднял с дороги обломок каменного топора — первого, найденного в Гоби.

Торопясь добраться до аймака, мы долго ехали ночью. На дороге спали птицы — преимущественно копытки. Быстро идущая машина налетала, как буря, на несчастных птиц, перед радиатором взвивалось облако крыльев и перьев, иногда птицы ударялись о радиатор или лобовое стекло. Секунда — и безвестные жертвы оставались позади, а машина мчалась и мчалась вперед без остановки. Иногда лисы метались на дороге в свете фар, а глаза встречных зверей или скота загорались жуткими огоньками. Неистово прыгали на светлой пыли длинноногие тушканчики…

При ночной езде по ровной дороге кажется, что машина идет все время под спуск. За ограниченным светлым пятном фар — темнота и почему-то видится спуск. При подъеме свет разливается вверх по склону, и дорога производит впечатление ровной.

Безлунная ночь веяла холодом, по ногам от мотора было тепло.

В Далан-Дзадагаде мы расстались с профессором Окладниковым и оставили «Кулана» для сопровождения «Козла» с Прозоровским, когда тот придет из Средней Гоби. У «Дзерена» сгорели два генератора — старый и только что поставленный запасной, оказавшиеся с браком. Пронин храбро пошел в Нэмэгэту без динамо, на одном аккумуляторе.

Дорога ухудшилась от дождей. Перед Ноян сомоном на дорогу нанесло еще больше песка, чем в прошлом году. Заночевали в сухом русле, не добравшись до сомона, на второй день пути. Ветер всю ночь заносил нас мелким теплым песком, неумолчно шуршавшим по брезенту машин и спальных мешков. Из щелей каменных скал к нам ползли мелкие серые скорпионы.

Понятно, что мы обрадовались рассвету. Щебнистая ровная котловина за руслом озарилась лучами раннего солнца. Сильно выгоревшая растительность (в Южной Гоби в этом году была засуха — черный дзут, в то время как мы мокли под дождями в Хайгае и в Западной Гоби) казалась совершенно желтой. У стоявших кольцом гор плавала голубая дымка. Я ехал по хорошо знакомой дороге и думал, что повторные наблюдения, многократные восприятия далеко не всегда ведут к изощрению, детализации, тонкости прочувствованного или продуманного. Очень часто виденное в третий, четвертый, пятый раз уже не вызывает внимания, не находит отклика в душе и безразличной тенью проходит мимо. А в то же время первое восприятие было остро, свежо и верно так, что повторение не смогло ничего добавить. Подобная утомляемость восприятия должна обязательно учитываться при обучении или анализе творчества ученого или художника.