Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. Дорога ветров

Место, где мы вынужденно поставили Перевалочный лагерь (именно вынужденно, без выбора), оказалось открытым страшным ветрам, дувшим вдоль Нэмэгэтинской впадины. В лагере на «Могиле Дракона» ветер чувствовался не так сильно, но здесь он дул по целым неделям и сильно раздражал нас. Без прикрытия буквально ничего нельзя было делать. При курении за воротник и в глаза летели жгучие искры, при чтении рвались немилосердно трепавшиеся страницы, при еде миска с супом была полной песку и пыли. Беспрерывная вибрация натянутой палатки очень надоедала, но еще больше мешала въедливая тонкая пыль, желтым туманом стоявшая внутри. Я изобрел себе другой род жилища. Из остатков фанеры и обрезков досок мы сколотили небольшую будку, такую, чтобы в ней едва-едва можно было поместиться. Эта будка на ветреном юру лагеря оказалась очень уютной. Не раз сюда собиралось «местное население» послушать патефон, пописать дневник или привести в порядок аппараты и приборы. Поставленная на краю обрыва будка удерживалась четырьмя проволочными растяжками, противостоявшими самым злобным шквалам. Опыт удался как нельзя лучше: будка была гораздо лучше защищена от ветра и песка, чем палатка. Позднее мы сделали в будке задвижную дверь и поставили двойную, не прогреваемую солнцем крышу. Такие будки я могу горячо рекомендовать для продолжительной лагерной жизни в Гоби. Как часто во время ранних осенних ночей, в холодном мраке и реве ветра я сидел в своей будке за пишущей машинкой, звук которой заглушался ветром, и не мешал никому в спящем лагере. С одной стороны вдоль стенки, на ящиках с ценными приборами и патронами, — доски, на них — постель. Напротив — столик с двумя подсвечниками. По стенам — узенькие полки и гвозди, на которых размещено научное имущество — фотоаппараты, бинокли. В углу — винтовка, а по другой стенке — вьючные чемоданы с документами. Над столом на стене — табель-календарь, график движения машин и таблица ракетной сигнализации. В общем, вполне приспособленная для работы и отдыха каюта…

Наступил сентябрь, ночи становились необычайно холодными даже для Гоби в это время года. Мы не рассчитывали на такой сильный холод и не оборудовали палатки переносными печками. Единственной отрадой работавших на «Могиле Дракона» стала кухонная палатка. У нас в Перевалочном лагере и этого не было. Днем во время работы мы забывали о ночном холоде, но едва только солнце закатывалось, как он подступал — неумолимый, неизбежный. Крепко досталось мне в одну из ночей четвертого сентября. Мы с Новожиловым определяли истинный меридиан по звездам с помощью теодолита. Звезды никак не «хотели» сходиться. К четырем часам мы закоченели так, что едва смогли закончить наблюдения. Новожилов принес изготовленную им «целебную» тинктуру — крепчайшую водку, настоянную на семи сортах полыни. С помощью этой зеленой жидкости ужасающей ядовитости и горечи нам удалось согреться.

Работа шла споро, как заведенные часы. Машины даже из самых дальних рейсов в Улан-Батор прибывали точно по графику. Новожилов совершил несколько поездок на «Козле» в котловину Обручева и на западный конец Бумбин-нуру («Банка-Хребет»). К сожалению, выделить ему в помощь грузовую машину никак не удавалось, а кратковременные наезды на одном «Козле» не принесли серьезных результатов, кроме общей ориентировки. Интересным было открытие Новожиловым резко смятых красноцветных костеносных пород с северной стороны Алтан-улы. Слои песчаников были резко загнуты вверх и поставлены вертикально, параллельно оси хребта, показывая тем самым направление и характер поднятия.

Рождественский отправился в дальний маршрут в Номогон сомон («Тихий сомон») на юг от Далан-Дзадагада. Еще в 1946 году мы слыхали о нахождении там «драконовых костей». Однако Рождественский вернулся ни с чем: в Номогон сомоне не было не только костей, но даже отсутствовали красноцветные осадочные породы мела или кайнозоя. На поверку оказалось, что кости встречались не у Номогон сомона, а в горах Номогои-ула, на северной окраине Номиин-Гоби («Лазоревая Гоби»), на восток от аймака — вдоль границы с КНР. Пришлось отложить исследование на следующий год работы экспедиции (так и не состоявшейся).

Опыт этих поисков показал, насколько трудно постижимо каждое серьезное открытие. Ничего не давалось с налета, а только в результате продолжительных поисков и тщательной подготовки. Неудача последних разведок явилась уроком для нашей научной молодежи, стремившейся все вперед к новым местам, не доделав еще начатого. Наука требует прежде всего систематичности. Я вел неукоснительную борьбу с этими тенденциями к «великим открытиям», а заодно и со «слабохарактерностью» при раскопках.