Собрание сочинений в семи томах. Том 5. На Востоке

В начале поселения много пало скота и лошадей; коровы во время сплава промочили ноги, по колени стоя в воде во все время, редко получая пищу и не сходя на берег; лошади замотались от усиленной казенной гоньбы с почтами и курьерами, оттого игнашинские казаки нынешний год половину полей не поднимали. Обсеялись ячменем, пшеницей и рожью из собственных запасов, оставшихся от прошлого года. Запасами в нынешнем году подошли сильно, особенно в хлебе; ждали вспоможений от казны, да, говорят-де, отказали, не дадут. Зимой четыре месяца пользовались казенным пособием, выдаваемым на один месяц, за которым пособием (кому нужно было) ездили на своих подводах в Покровское. Живут чисто. Землю хвалят: лучше-де аргунской. Начали рыбу ловить самоловами (большими сетями запастись еще не успели). Селение прибавляется, обстраивается, да тут и есть где: места много. Один казак, по-видимому, более достаточный, к первоначальному квадратному скороспелому дому своему сделал пристройку. Вышло недурно, поместительно для его большой семьи. Он к дому и клетушку приделал, и скот огородил плотно.

По бойкости и развязности в разговорах и движениях, по кропотливой деятельности около дому, по всей наглазной обстановке (в гребцы со мной наряжают по большей части ребятишек с одним каким-нибудь взрослым калекой) — вообще по всему видно, что благодарная, но невозделанная и новая почва заставила сбросить лень, принудила, что называется, развернуться. Так и должно быть. Ленивый и у каши не спорок. А труда, видно, было много: лесные пни, в аршин в диаметре, видны еще во многих местах: и перед домами на улицах, и на дворах, и на задворьях. Лес этот выжигали и отчасти вырубали. Избы в станице выстроены из толстых, диковинных бревен и зимой, говорят, теплы были. В гостиных комнатах завелись даже картинные украшения московского дела (покупали у проезжих купцов с Шилки).

Станица Уруши — с новыми рассказами и жалобами на бедность...

В речах рассказчиков много простоты и искренности, а в говоре их — особенностей. Вообще все казаки, пришедшие на Амур с Аргуни, картавят и призекивают: букву «з» употребляют вместо «ж», V вместо «ш», и проч. В самом типе их замечается что-то особенное: приметная скуластость, узкий разрез глаз, поразительная смуглость кожи — как бы перерождение монгольского типа в плохой русский. Черты и того и другого типа сплываются и заплывают. Все они хорошо говорят по-монгольски вследствие тех простых причин, что они до этого времени жили по китайской границе, среди трех племен монгольской расы: тунгусского, монгольского коренного и бурятского. Женщины-казачки довольно красивы.

За Уруши Амур становится заметно шире, но берега не теряют своей основной характеристики: китайский лесист и горист, наш низменен у берегов, горист на дальнейшем протяжении. Сплошной ряд деревьев сопровождает реку на всем ее течении и таким идет, кажется, и дальше. Дальше — новая станица Ольдой (20 дворов), но той же горе. В маленькой тесной избенке живут по два и по три семейства. Вид станицы тот же, но с реки недурен, вся она в лесу, обросла крупной лиственницей нови: хорошенько еще не успели прочистить. Но зато внутри бедность. Я осмотрел две клетушки и нашел только лопать (носильное платье), но хлеба ни зерна. В одной кадушке осталось малёнки две-три гречихи для семян. Заработков нет никаких, кроме казенных, стало быть, обязательных и бесплатных. Вблизи от станицы в ближних хребтах ищут золото (и, говорят, даже нашли в незначительном содержании), но зачем? Затем ли, чтобы и здесь воспитать негодное, пьяное, развратное и ленивое население; чтобы отклонить казаков хорошими и надежными заработками от присущих, от самых важных занятий по земледелию и домоводству или, наконец, чтобы и здесь, на молодом Амуре, повторить печальные, мрачные истории нашей Енисейской губернии и не нашей Калифорнии?!

От Ольдоя низменный берег Амура продолжает тянуться еще верст на 10. Тут, говорят, и трава хороша, и для пахоты много места — все оно принадлежит Ольдою. Китайский берег продолжает тянуться горами, но уже замечательно меньшей высоты. Работы для поселенцев с их лесом меньше: деревья крупные, нет тех густых, цепких кустарников, с которыми довелось вести долго почти нечеловеческое дело североамериканским поселенцам. Да к тому же для наших не так часто рассадились и самые деревья. Климат, по-видимому, также не враждует с новыми поселенцами, а напротив, по общему сказу, все казаки здоровы, здоровы бабы, здоровы и ребятишки...».