Собрание сочинений в семи томах. Том 7. Статьи, очерки, юморески

В эти дни весь цивилизованный мир с напряженным вниманием слушает сообщения из Женевы о Конференции по разоружению. Там говорится о том, что война должна быть более человечной; делегаты всех стран совещаются о запрещении химической и бактериологической войны, о запрещении бомбардировок городов с самолетов, о тоннаже и подводных лодках. Но если всерьез говорить о разоружении, мало рассуждать о средствах войны, нужно говорить о войне самой, о страшной моральной проблеме войны, о тяжелой нравственной ответственности за ее последствия. Война ведется не между пушками и тоннажами, а между людьми. Именно людьми, а не солдатами, потому что современная война — так же, впрочем, как и средневековые набеги гуннов и татар — не только борьба мужчин, это жестокое истребление безоружных, в особенности детей.

Международный союз помощи детям в преддверии Конференции по разоружению разослал необычайно убедительные статистические данные о том, как жестоко повлияла мировая война на жизнь детей в странах — участницах войны. Через год после войны четырем миллионам детей в странах центральной и восточной Европы угрожает голод, девяносто процентов детей до десяти лет страдают от истощения. От тридцати до шестидесяти процентов взрослых — в разных странах — потеряли треть своего нормального веса.

В Германии физическое развитие детей отстает на полтора-два года по сравнению с довоенными показателями. Число истощенных детей, детей, которым угрожает туберкулез, составляет приблизительно два миллиона; в общей сложности тридцать один процент детей больны, а истощены почти все дети; по данным шведской анкеты — девяносто процентов — в течение нескольких послевоенных лет имеют симптомы рахита и туберкулеза. Смертность детей во время войны удвоилась. В Австрии девяносто три процента детей страдали от недоедания еще в 1921 году. Семьдесят пять процентов детей истощены, болеют рахитом и золотухой, более пятидесяти процентов туберкулезных, больше тридцати нуждается в санаторном лечении, четырехлетние дети в среднем достигают только четырех пятых нормального веса.

В Чехословакии после войны двести восемьдесят тысяч грудных детей и шестьсот восемьдесят тысяч детей более старшего возраста нуждаются в медицинской помощи; из трех грудных двое умирают от недоедания; общая смертность возросла с девяти до двадцати процентов.

Вы скажете, что это у народов, которые пострадали от блокады. В Англии в 1917 году шестьсот тысяч детей были взяты из школ и посланы на производство. Из них у семи — десяти процентов подорвано здоровье. Детская преступность повысилась до сорока шести — шестидесяти процентов. После войны остались четыреста семьдесят тысяч вдов с сиротами, рожденными во время войны. В Италии после войны осталось триста восемьдесят тысяч сирот, сто двадцать тысяч живут в крайней нищете. Даже в нейтральных странах сорок один процент детей болеет рахитом. И так далее, примеры можно громоздить до бесконечности. Из этого следует, что война с ужасающей силой обрушивается на детей, можно сказать, что она убивает детей в большей мере, нежели солдат.

Стремление сделать войну более гуманной — бесполезное занятие; существует только одна реальная возможность сделать войну гуманной — ликвидировать ее полностью. Весь мир поднялся бы в праведном гневе, если бы одна из воюющих армий начала стрелять в детей. Однако любая война убивает детей сотнями тысяч, хотя и невольно; но сейчас нельзя оправдать войну тем, что она не ведает, что творит, — цифры говорят об этом с потрясающей наглядностью.

Никакой аргумент в пользу разоружения и мира не будет полным, если мы забудем о детях — жертвах войны.

1932

* Голос из репродуктора © Перевод Н. Замошкиной

Те, кто в прошлую пятницу настроил свое радио на Германию, слышал голос, очень непохожий на звуки, обычно исходящие из репродуктора: это были выкрики, которыми злоупотребляют третьесортные актеры, играя, скажем, «Геца фон Берлихингена»[358], придушенное хрипенье «Verrat», патетические призывы в словах «Recht», «Aufsteig» или «Volk»[359], потом снова какой-то тигриный рык и ничего более. Одна простодушная женщина, не интересующаяся ходом истории, в изумлении остановилась перед репродуктором: «Ой, что это передают? Наверное, это какой-нибудь насильник!»

Так выступал канцлер германского рейха, фюрер Адольф Гитлер, обращаясь к тысячам своих единомышленников в Берлинском спортпалаце.

Если судить по тому, что он говорил, это не государственный деятель, но и не политическая бабочка-однодневка. Судя по манере говорить, он не оратор, а кликуша, — так держали речи на митингах в девяностые годы[360]. Каждый раз, произнося «das deutsche Volk»[361], он делал ораторскую паузу, ожидая оваций. И они раздавались всякий раз. Не аплодировали ни одной идее, ни одному демагогическому лозунгу, но всякий раз оглушительно этим трем словам. «Verrat» уже не вытягивал, только «Verrat an dem deutschen Volke»[362].

14. II. 1933