Собрание сочинений в шести томах. т.6

Заботитесь в ночной тоскливый час,

Шагаете в кремлевском кабинете,

Дымите трубкой, не смыкая глаз.

И мы нелегкий крест несем задаром

Морозом дымным и тоске дождей,

Мы, как деревья, валимся на нары,

Не ведая бессонницы вождей.

Вспомним известную дореволюционную песню, в которой заключенный думает о царе, сидящем в своем дворце:

А деспот пирует в роскошном дворце,

Тревогу вином заливая,

Но грозные буквы давно на стене

Чертит уж рука роковая!

(Неизв. автор «Вы жертвою пали

в борьбе роковой»,

1870-ые г.)

И то же в другой:

А хозяин сему дому (Александровский централ),

Здесь и сроду не бывал.

Он живет в больших палатах,

И гуляет, и поет,

Здесь же в сереньких халатах

Дохнет в карцере народ.

(Неизв. автор «Далеко, в стране Иркутской»,

1906) (4)

Несомненно, что именно эти отголоски и повторения давно знакомых мотивов придают «Песне о Сталине» качество народной, не сочиненной каким-то одним автором, но кочующей от исполнителя к исполнителю в устной народной традиции.

Тем не менее, у песни есть автор, к тому же весьма искусно владеющий выразительными возможностями поэтической словесности. Изысканность мастерства Алешковского состоит в том, что в песню заключенного он внес современное восприятие человека середины 20-го века. Его новаторство заключается в двух главных и взаимосвязанных компонентах: юморе и иронии, почти совсем отсутствующих в дореволюционных тюремных песнях. Они полны серьезного негодующего пафоса, речь в них идет о жизни и смерти, а о таких делах не шутят. В песне Алешковского напротив – ее серьезность заключается как раз в ее несерьезности. Вместо того, чтобы негодовать по поводу несправедливости своего заключения, герой Алешковского дает почувствовать эту несправедливость, якобы покорно воспринимая все ужасы происходящего:

В чужих грехах мы сходу сознавались,

Этапом шли навстречу злой судьбе,

Но верили вам так, товарищ Сталин,

Как, может быть, не верили себе.

Юмор и ирония совершенно очевидны в восхвалении сталинской мудрости, его ученых достижений, его героизма в борьбе с царизмом, в сочувствии его легендарной бессонице, вызванной заботами о родине. Но, конечно, самым сильным и самым смешным, одновременно грустным, у Алешковского является его прием использования советских штампов в свете индивидуального опыта личности. Он снова и снова демонстрирует нам как советские абстракции и клише воспринимаются отдельным человеком. Семь из одиннадцати строф песни, опубликованной в 1996-ом году в «Собрании сочинений» Алешковского, являют нам примеры подобного приема.

Во-первых, это, конечно, вызывающая ироничность обращения «товарищ» в первой строфе. Иллюзорность возможности такого обращения каждого простого советского гражданина к великому вождю как к «товарищу Сталину» моментально обнажает замечание заключенного, что в настоящее время у него один товарищ – серый волк. Расхожая фраза «обостренье классовой борьбы» становится ужасающе и отчетливо реальной в образе конвоиров, которые «словно псы, грубы». Революционным лозунгом газеты РСДП Ленин сделал слова «Из искры возгорится пламя», а у Алешковского эта вдохновляющая революцинеров «искра» превращается в костер, обогревающий замерзнувших заключенных. Точно так же Алешковкий обращается с одной из любимых сталинских поговорок: «Лес рубят – щепки летят», – и ее переносный смысл сразу же превращается в буквальный – исполненный исторической трагедии. У Алешковского рубка леса становится реальной деятельностью для заключенных строгого режима:

Вы снитесь нам, когда в партийной кепке

И в кителе идете на парад…

Мы рубим лес по-сталински, а щепки -

А щепки во все стороны летят.

Такой поворот заставляет слушателя вернуться к метафорическому смыслу и грозной силе поговорки, когда «щепки» это уже не просто кусочки древесины, но человеческие жизни. Похожее отстранение совершается и с выражением «на душу населения» в последней строфе песни:

Дымите тыщу лет, товарищ Сталин!

И пусть в тайге придется сдохнуть мне,

Я верю: будет чугуна и стали

На душу населения вполне.

Таким образом оправдывается прием Алешковского использовать метафору в буквальном смысле, потому что мы неизбежно начинаем воспринимать слово «душа» в его первоначальном смысле, а не в избитом выражении «на душу населения». Противопоставление мертвой материи чугуна и стали человеческой душе, принесенной им в жертву, является великолепным концом песни, посвященой именно этой теме.

В 1952-ом году, еще до смерти Сталина и до своего освобождения, Алешковский написал «Песенку свободы», произведение намного более простое и прямолинейное, чем «Песня о Сталине». В ней герой жалуется на тяготы арестантской жизни: холод, голод, изнурительный труд. Он прочувствованно, хотя может быть и немного наивно, славит свободу:

Снова надо мною небо голубое,

Снова вольным солнцем озарен,

И смотрю сквозь слезы на белую березу,

И в поля российские влюблен.

(5)