Собрание сочинений в шести томах. Том первый

— Нам ни матушка, ни батюшка не дороги, — сказал старик, как будто бы обращаясь только к своему спутнику, — нам дело бы было, а теперь выходит ни туда, ни сюда податься нельзя, везде купцу разор.

Младший засмеялся и, окончательно осмелев, махнул рукой.

— Царь, говорит, — сказал он, кивая головой на Халевина. — Ампиратор! Хорош царь — если всякую сволочь за собой таскает. Прибегал тут к нам один из его войска, говорил, что он там за дичь понабрал. Холопы без ушей, вместо носа одни дырки, да киргизы, да беглые каторжники. На приступ-то идут — визг поднимут, что твои сычи. А оружие-то — дубины да косы, с таким-то, небось, против пушек не попрешь. Пустое все это дело, только времени оттяжка.

— А торговле-то убыток, — вздохнул старик.

Халевин засунул руки в карманы.

— Так, значит, не пойдете встречать? — спросил он.

— Нам почему не пойти, — сказал старший со спокойной наглостью. — Мы пойдем, нам прок бы был.

— А прок будет, — пообещал Халевин.

— А какой нам прок-то будет? — спросил купец, улыбаясь.

— Голова на плечах уцелеет.

— Да ты не грозись, — крикнул купец. — Ты меня не пужай, видали мы таких шустрых.

— Я не пугаю, — сказал Халевин. — Я тебе истинно обсказываю. Пойдешь с головой останешься. Ты подумай, голова-то твоя только тебе и дорога. Нам ее даром не надо. И без тебя есть кому народ обманывать. Заворовался! Посмотри, мужиков-то иссушил всех, как лихоманка! Подожди, они власть получат, тебя, старого борова, вспомнят. Они тебе покажут аз и ферт.

Старик побледнел, но не сдался.

— Что мне показывать? — крикнул он. — Что мне показывать, бессовестный? Наше дело купецкое, честное, исстари от отцов ведется. Мы, может, купцы не от одного поколения, не такие, как ты, голоштанник.

— Вот тебе все поколения и припомнят, — зло улыбнулся Халевин, — и отца, и деда покажут. За всех своей шкурой поплатишься. Ты какие проценты берешь? У тебя на рубль рубль интереса получается! Подожди, то ли будет. Всех вас как пауков передавим. И ахнуть не успеешь.

Купец махнул рукой.

— И так и так пропадать, — сказал он тоскливо. — К каким часам подводы-то подавать?

Когда они ушли, протопоп со страхом покосился на Халевина.

— Ой, ладно ли мы, голубь, поступаем? — спросил он с тоской. — Как бы нам за то головы не поснимали.

Халевин засмеялся.

— Ладно, батюшка, — сказал он, — так ладно, как еще в своей жизни не поступали. Вот ты увидишь, как хорошо будет.

IV

Он бегал по городу и собирал людей. Встретил пономаря Ивана Семенова и сейчас же набросился на него.

— Ой, что ж ты бегаешь по городу без толку, иди сейчас к протопопу, он там уж весь причт собрал. Иди, иди, скажешь, что я сам буду через час.

Встретил двух купцов, обнял их за плечи и горячо заговорил:

— Что же вы без дела ходите, идите к Илье Бундову, он сейчас коней собирает, выезжает навстречу батюшке. Когда соберетесь, забегайте ко мне. Я приду сейчас же.

Встретил протопопа и засмеялся.

— Ну, что же, батюшка, готов? Что такой бледный, краше в гроб кладут. Зови причт справлять молебен. Пора. Народу-то теперь на улицах видимо-невидимо. Отправишь — приходи ко мне, я ждать буду.

Встретил Мишку и потащил его за собой.

— Ой, Мишка, идем, идем, там у меня подсвечники нужно вычистить. Так нужно вычистить, Мишка, чтобы блестели. Понял? Как солнце блестели.

Около самого своего дома поймал канцеляриста.

— Где же ты пропадаешь, — крикнул он, делая страшные глаза. — Я ищу, ищу, никак доискаться не могу. Идем, идем, там надо копию с манифеста снять; я-то его ищу, я-то голову ломаю, а он вон где бегает.

* * *

В этот день он записал к себе в дневник:

«Сие кажется есть то, что мне всю жизнь ожидать надлежало. Огнь, нож, отраву зрю я окрест себя. Но сердце мое в великом спокойствии пребывает, ибо верю, что и сие во благо человечеству вершится. Мудрость божественная, Вольность! Тебя ли зрю среди сих оборванцев, страшных, грязных и кровавых? Тебя ли зрю в пепле сел сожженных и крови, землю поливающей? Назову ли тебя от сего сказкой нелепой и безрассудной. Усомнюсь ли в тебе, уподобясь тому маловеру, кто пальцы в рану влагал, дабы познать существенность. Отнюдь! Жизнь мою и веру мою слагаю к твоему подножию, ибо знаю, что ты мудра и божественна, и все мы от лика твоего спасение примем. Вольность великая! Верю, верю».

V

А между тем войско двигалось по дороге.

Голубая снежная пыль, выбившаяся из-под копыт запотевших лошадей, оседала лучистыми кристаллами на малахаях и бараньих шапках.

Арапов ехал впереди.