Собрание сочинений. Врата времени

Нет времени. Проще опереться на готовые элементы усилить их металлорастительными волокнами. Теперь воздушные мешки. И сердце, разумеется. В прежнем виде они бы тут минуты не продержались…

– ОСОЗНАВАЙ, ЧУЖОЙ. ВОТ ТАК И ВОТ ТАК…

– ПОНИМАЮ. ОТЛИЧНЫЙ ПРИЕМ…

Янд переформировывал тело Пэнтелла: исправлял, укреплял, где-то убирал бесполезный орган, где-то добавлял воздушный мешок или новую железу… Теменной глаз, бездействующий глубоко в мозгу, был перестроен для восприятия радиоволн, связан с нужными нервными центрами; кости позвоночника были искусственно упрочены, брыжейка перестроена для оптимального функционирования.

Считывая информацию с генов, древомозг разом корректировал и записывал ее заново.

Когда процесс закончился и разум пришельца усвоил все, что наблюдал, янд сделал паузу.

– ТЕПЕРЬ ВСЕ.

– Я ГОТОВ ПЕРЕДАТЬ УПРАВЛЕНИЕ СОЗНАНИЮ.

– ПОМНИ ОБЕЩАНИЕ.

– ПОМНЮ.

Мозг янда стал отключаться от чужого организма. Веление инстинкта исполнено, теперь можно позволить себе отдохнуть – до конца.

– ПОДОЖДИ, ЯНД! ЕСТЬ ИДЕЯ…

– Две недели с тобой летим и еще четырнадцать лететь будем, – вздохнул Голт. – Может, расскажешь все- таки, что там у вас вышло?

– Как Молпри? – спросил Пэнтелл.

– Нормально. Кости срастаются, да ты ему не так много и сломал.

– В той книге неправильно написано про споры янда. Сами по себе они не могут перестроить носителя…

– Что перестроить?

– Животное-носителя. У него действительно улучается здоровье и удлиняется срок жизни, но это делает само дерево в процессе размножения – обеспечивает спорам хорошие условия.

– Так что – оно тебя?..

– Мы с ним заключили договор. Янд мне дал вот это. – Пэнтелл надавил пальцем на переборку, в металле осталась вмятина. – Ну и еще некоторые вещи. А я стал носителем для его спор.

Голт подобрался.

– И тебе ничего? Таскать в себе паразитов…

– Это договор на равных. Споры микроскопические и ничем себя не проявляют, пока не сложатся нужные условия.

– Но ты сам говорил, что этот древесный разум был у тебя в мозгу!

– Был. Снял все комплексы, скорректировал недостатки, показал мне, как пользоваться своими ресурсами…

– А меня научишь?

– Это невозможно. Извини.

Голт помолчал.

– А что это за «нужные условия»? – спросил он, поразмыслив. – В один прекрасный день проснешься и обнаружишь, что оброс побегами?

– Ну, – потупился Пэнтелл, – это как раз моя сторона договора. Носитель распространяет споры в процессе собственного размножения. Всему потомству гарантируется крепкое здоровье и долгая жизнь. Неплохо, по-моему: прожить в свое удовольствие, потом выбрать себе местечко по вкусу, укорениться и расти, расти, смотреть, как сменяются эпохи…

– А что, – сказал Голт, – с годами и правда устаешь. Знаю я одно такое место с видом на Атлантику…

– …Так что я обещал быть очень энергичным в этом плане, – закончил Пэнтелл. – Это, конечно, отнимает массу времени, но я свое обязательство буду выполнять неукоснительно.

– Слышишь, янд? – добавил он про себя.

– СЛЫШУ, – отозвался янд из дальнего участка мозга, в который Пэнтелл подселил его сознание. – НАШЕ БЛИЖАЙШЕЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ ОБЕЩАЕТ БЫТЬ ИНТЕРЕСНЫМ!

© Перевод на русский язык, Гаркави Е., 1994

Льюис Педжетт Идеальный тайник

Гэллоуэй творил по наитию, что было бы совершенно естественно, будь он музыкантом, но он был ученым. Спившимся, безалаберным, но славным малым. Когда-то он собирался стать физиком-экспериментатором и, может быть, даже здорово преуспел бы в этом, но средств на обучение так и не хватило, и компьютерный техник Гэллоуэй держал свою лабораторию просто как хобби.

В полудюжине ближайших штатов не было более нелепой лаборатории. Гэллоуэй потратил десять месяцев, создавая в ней то, что назвал алкогольным органом. Теперь он мог пьянствовать с комфортом: валяясь на тахте и нажимая кнопки, он вливал в свою луженую глотку напитки изумительного качества, разнообразия и количества. Принцип действия органа оставался тайной для самого создателя, ибо тот создавал его в один из периодов запоя и ни черта не помнил. Это было достойно сожаления.

В лаборатории нашлось бы всего понемногу. На реостатах красовались кокетливые юбочки, как у балерин, и фигурки из глины с ничего не выражающими лицами. Большой генератор Гэллоуэй окрестил Монстром, а чуть меньший – Пузырем. В стеклянной реторте скучал фарфоровый кролик, и только сам Гэллоуэй знал, как тот в нее угодил. Сюда же физик приволок уродливого железного пса, некогда украшавшего викторианские газоны, а может, сторожившего врата ада, теперь же превратившегося в штатив для пробирок.

– Как ты все это делаешь? – поинтересовался Вэннинг.

Гэллоуэй, возлежавший под алкогольным органом, в этот момент поглощал двойной мартини.

– Эээ?..

– Тысячу раз тебе говорил. Я мог бы найти тебе приличную работу, если бы ты только научился извлекать пользу из своей ненормальной башки. Я бы даже обеспечил тебе карьеру.

– Попробуй, – донеслось из-под органа. – Да ни к чему это. Не могу работать сосредоточенно. Только автоматически. Мое подсознание, должно быть, имеет очень высокий коэффициент умственного развития…