– Ну, я болела, и мне было так плохо, что я больше не могла терпеть. Вот я и вылезла из кровати раньше времени. А мне было положено лежать. Вот за это меня здесь и оставили… Но мама придет, вот увидишь!
– Конечно придет, – пробормотал я. У меня перехватило горло. – Не плачь. Выше нос! И… когда захочешь поговорить, позови. Если я буду рядом, я отвечу…
Она улыбнулась и сразу стала очень хорошенькой. Для ребенка
Снаружи все оказалось так же, как в комнате. Холлы и пыльные дорожки на лестницах поросли диковинными растениями со сверкающими, почти неосязаемыми листьями. Здесь было уже не темно, как раньше, – каждый лист светился своим собственным бледным светом. Иногда, правда, попадались менее приятные вещи. Кто-то торопливо ковылял взад-вперед по площадке четвертого этажа и хихикал. Я толком не разглядел, но, по-моему, это был Дубина Броган, ирландец, пьяница и бездельник. С год тому назад он заявился сюда прямо после ограбления склада только для того, чтобы пустить себе пулю в лоб. Должен признаться, мне его нисколько не было жалко.
А на втором этаже, на нижней ступеньке лестницы, сидели двое – юноша и девушка. Она положила голову ему на плечо, а он обнял ее. Сквозь них были видны перила. Я остановился и прислушался. Голоса у них были тихие и доносились словно бы издалека.
Он сказал:
– У нас есть только один выход.
Она сказала:
– Томми, не надо так говорить!
– А что еще мы можем сделать? Я люблю тебя три года, и мы не можем пожениться. Нет денег. Нет надежды. Ничего нет. Сью, если мы сделаем
После долгого молчания она сказала:
– Хорошо, Томми. У тебя пистолет, ты сказал?..
Она вдруг прижалась к нему еще крепче.
– Ох, Томми, ты уверен, что мы всегда будем вместе вот как теперь?
– Всегда, – прошептал он и поцеловал ее. – Как теперь.
Последовало долгое молчание, во время которого они были неподвижны. Потом вдруг они снова сидели, как в тот момент, когда я их увидел, и он сказал:
– У нас есть только один выход.
Она сказала:
– Томми, не надо так говорить!
А он сказал:
– А что еще мы можем сделать? Я люблю тебя три года, и…
И так было снова, и снова, и снова.
Мне стало нехорошо. Я выскочил на улицу.
Кажется, до меня стало доходить, в чем тут дело. Продавец назвал это «талантом». Я ведь в своем уме правда? Во всяком случае, психом я себя не чувствовал! Снадобье открыло мои глаза для нового мира. Этот мир…
…Это был мир, населенный призраками. Они жили здесь – привидения из детских книг, призраки, духи, кладбищенские страхи и просто бедные неприкаянные души. Все, что положено для историй о сверхъестественном, все, что мы слышали, чему не верили на людях и о чем с замиранием сердца думали наедине с собой. Ну так что же? Какое ко мне-то все это имеет отношение?
Шло время, и довольно скоро я почти привык к моему новому миру, все больше раздумывая над этим вопросом – то есть о том, какое он имеет отношение ко мне. Стало быть, я купил – вернее, получил в подарок – талант. Я мог видеть призраков. Я мог видеть мир духов, даже его призрачную растительность. Причем все это было вполне объяснимо – я имею в виду деревья, птиц, мох, цветы и прочее. Призрачный мир – это тоже мир, он похож на наш, и значит в нем должны быть животные и растения. И я все это видел, а духи меня – нет.
Хорошо; но какую выгоду можно извлечь из этого? Нет смысла рассказывать или писать об этом мире – мне все равно не поверят. К тому же я, судя по всему, обладаю чем-то вроде монополии на контакт с призрачным миром; так с чего бы мне делиться с кем-либо?
Да, но
Решительно не видел я никакой выгоды для себя в этом «таланте». Мне была нужна подсказка. И вот на шестой день после того как я принял снадобье, я сообразил, что если и получу такую подсказку, так только в «Борговле тутылками».
Я в это время был на Шестой авеню, пытался отыскать в магазинчике «Всё за $ 5.10» что-нибудь для Джинни. Она, правда, не могла трогать вещи, которые я ей приносил, но с удовольствием разглядывала книжки с картинками и прочие вещи, на которые можно просто смотреть. А когда я принес ей книжечку с фотографиями поездов начиная с «Де Витт Клинтон», то даже сумел приблизительно установить, сколько времени она уже ждет (я спрашивал, какие поезда она видела). Вышло что-то вроде восемнадцати лет…
Так вот, я сообразил насчет «Борговли тутылками» и направился на Десятую авеню. Старикашка должен мне помочь – я чувствовал это.
Добравшись до Двадцать первой улицы, я остановился перед глухой стеной. Ничего и никого, и никаких признаков магазина. Короче, вернулся я назад, так и не узнав, что же мне делать с моим «талантом»…