Собрание сочинений. Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 1

Я обнаружил странную восьмиугольную комнату, почти полностью лишённую мебели. Свет моей лампы явил всего лишь стол из тяжёлой древесины и большой резной дубовый стул времён Якобинцев или, возможно, сделанный мастерами эпохи Тюдора. Стол и стул располагались в самом центре комнаты. На столе находились: огарок свечи в латунном подсвечнике, запылившаяся чернильница, в которой осталась тёмная плёнка давно высохших чернил, и несколько перьев, аккуратно расположенных рядом с фолиантом, в который был вложен скрученный пергамент, обмотанный паутиной. Единственной странностью этой башенной комнаты с обычной обстановкой был огромный древний колокол из потемневшего серебра, который был подвешен к стропилам прямо над стулом. Колокол имел размер церковного, и по его нижнему краю были проштампованы или как-то вырезаны странные угловатые символы, которые казались мне смутно знакомыми. Я вспомнил, что встречал подобные символы под названием «Руны Нуг-Зота», но больше об этом я ничего не знал. Язык колокола был в форме перевёрнутого трезубца, и он был привязан длинной, покрытой смолой верёвкой к странному часовому механизму из свёрнутых пружин, густо покрытых масляной смазкой. Очевидно, назначение этого причудливого механизма состояло в том, чтобы, раскачивая колокол без помощи человеческих рук, вызывать звон.

Поскольку я не знал, для чего нужен этот колокол, я сразу же направился к столу в центре комнаты, поместил лампу на пыльную поверхность, сел на стул и начал исследовать скрученный манускрипт. Я безошибочно узнал, что почерк, которым он был написан, принадлежал моему пра-пра-прадеду Рутвену, лорду Нортхему. О нём до сих пор шептали много сомнительных легенд, и написанный маслом портрет, потемневший от времени, изображал его лицо с густыми бровями и выступающими скулами, строгой угловатой челюстью и суровым орлиным носом. Все эти наследственные черты повторялись у каждого члена нашего рода, со времён самого отдалённого нашего предка. Листки были датированы семнадцатым столетием и, казалось, были записью серии экспериментов, но, увы, они были написаны каким-то шифром, в котором использовались буквы и цифры в соответствии с кодом или системой, которые я не мог сразу разгадать. Нетерпеливо перелистывая рукопись, я нашёл, наконец, ближе к концу один отрывок, который был написан простым английском языком, и текст гласил:

Как Брахманы из Индостана использовали бесконечно повторяющийся звон маленьких колокольчиков в качестве сопровождения своей медитации, так и шаманы из Тартара, и тибетские монахи-красношапочники использовали их для аналогичной цели-притупить рациональное мышление и очистить чувства для восприятия Высших Планов. См. Абдул Аль-Хазред, его III Книга, гл. VIII.

Затем следовал ряд инструкций относительно того, как завести часовой механизм, о ритме и времени использования колокола, а также о продолжительности его звона, которая наиболее подходит для эксперимента.

В этот момент я начал замечать, что у меня болит голова, и сердце быстро колотится. Я был уже на грани того, чтобы упасть в обморок, как женщина, если бы остался в этом замкнутом пространстве и продолжал дышать спёртым и затхлым воздухом башенной комнаты. Деревянные ставни, которые закрывали высокие окна, сопротивлялись моим усилиям открыть их. Их так сильно заклинило, что мне пришлось использовать лом, чтобы сломать ставни и позволить свежему дневному воздуху проникнуть в комнату. Я взял свою лампу и фолиант, спустился по крутой и узкой лестнице в библиотеку и сразу же вернулся к чтению Некрономикона. Я без труда нашел фрагмент, на который ссылался мой предок; это было в третьей книге Некрономикона, которая носила название «Книга Врат», и она гласила: