Собрание стихотворений 1934-1953

Безвестных масел моря – ввысь.

В мирах любви огни сплелись.

Всё, всё и всё – одно цветенье.

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ СТИХОТВОРЕНИЙ (1936)

20. Я ВИЖУ СВОЙ ОБРАЗ

1.

Я вижу свой образ на двух уровнях сразу, словно верхом на себе. Выкованный 

из человечьей плоти поэт, бесстыдный, юный, латунный, 

Заталкиваю свой призрак в свинец типографских литер,

Весы этого двухчашного мира – создатель – сам же свое творенье.

Призрак моей половины в латах держится за беззащитную половину

И упирается, хватаясь за стены коридора, ведущего к смерти.

Судьба из луковки стрелкой выталкивает весну.

Пеструю, как веретено: это время болевых усилий

В мире пробивающихся лепестков,

А пряжа ее – и соки и кровь, и пузырьки и хвоинки…

Все это от корней, кормящих сосну, человека вздымает как гору,

Выращивает его из почти ничего – из недр голых.

Такова судьба призрака – сначала чудеса разбрызганы, 

Картина картин – это мой выкованный пером фантом,

Прорастает сквозь голубые колокольчики и медные колокола 

Человек, эфемерный, словно листва,

                                                 и бронзовый, словно бессмертие,

Смешивая зыбкую розу строк с ритмом мужского движенья.

Я создаю двойственное чудо стиха и себя.

Это начало взрослости (за которой неминуема гибель), 

Башня – это судьба, на которую надо влезть, но она без опоры.

Пока стоит, но карабкаться надо выше и выше. 

Самая естественная смерть – карабкаться без остановки,

И я, – человек, вампир, не имеющий тени, 

Вол работаюший,  дьявол воображенья в спазмах молчанья.

Обычная закономерность: чем выше, тем ближе к концу…

Образы карабкаются по деревьям, льются как сок по туннелям.

Ну что опасней зеленых шагов?  А где-то предшественник.

Я со своей деревянной пчелой, со стихами, в терновом венце,

Внутри стеклянной виноградины я, а со мной 

И лепестки строк, и улитка мысли.

Мы слабы – все мужество растрепалось, и жизни на волоске…

Путешествие по часовой стрелке из гавани символов.

Эта вода – наш последний путь: вскоре придут иные, 

Те, незнакомые, которых приветствуют лепестки моих роз 

На террасе туберкулезного санатория  шепча «прощайте»…

И мы отплываем, уступая пристань прибывшим с моря.

2.  

Карабкаются строки на силосную башню, а там

12 ветров встречают облачный белый призрак.

Оседланные луга, –  их загоняют в холмистый загон –

Видят они всё: и то, как спотыкается белка,

И то, как заяц или улитка, шатаясь, ходит вокруг цветка,

И ссору ветров с деревьями на винтовых ветровых ступенях.

Когда они спрыгивают вниз – оседает пыль,

Но сыплется густо и непрерывно смертельный гравий.

Водяная дорога – путь белых медведей, котиков и макрелей. 

И строки спешат вдоль длинной артерии моря, 

Слепые лица поворачивая к врагу,

А мертвое слово без всадника – к стенке канала... 

(Смерть – инструмент, чтобы взрезать глаз во всю  длину,

Отмычка, отвертка, отвинчивающая гроб,

Твоя могила – и  в пупке, и в соске, и… где?

Ноздри под маской хлороформа творят кровавый

Набор скальпелей… Похороны с антисептикой

Прочь отгоняют черный патруль

Твоих чудовищных офицеров и распавшуюся армию,

Пономарь-часовой с гарнизоном чертополоха,

Петух на навозной куче кукареканьем Лазаря воскресит,

Всё – суета  сует! Пусть этот прах тебя тщится спасти

На волшебной  почве, вырастив строки из ничего) 

Когда стихи тонут, вдали заливаются колокола,

Ныряльщик – звон его колокола льется по шпилю пены. 

Вот еще одна звонкая ступенька в мертвое море.

Ныряльщикам этим аплодируют так, что закачается

Даже эмбрион строки – тритон,

                                привязанный водорослями к виселице.

Слышны ли тебе в глубине виноградинки

                   Стёкла, разбивающиеся солено и похоронно?

Поверни веретено моря  – завертится плоская земля в желобках,

По ним – граммофонная иголка молнии

                                            ослепит одну сторону пластинки

С голосами, звучащими словно с луны, вертящейся на столе.

Пускай себе восковая пластинка лепечет, скрежеща,  выпевая

Влажные, стыдные следы тайны:

Это фонограмма жизни твоей. А круглый мир – неподвижен.

3.

Они страдают в вампирьих водах, где хищные черепахи 

Вползают в торчащие башни, об которые бьётся море,

Как будто сдвигается крайняя плоть, и

Чувственный череп спешит, и клетки спешат куда-то,

Страдайте, перепутаницы-наперсточки-строчки, 

                                                 от того, что двойной ангел

Вскакивает из камня, как дерево над пустынной землей.

Станьте призраками самих себя, призрачными остриями,

Трубой медной, образом бестелесным, нанизанным на безумия,

Восходя лестницей Иакова, глядящей в звёздное небо.

Возникнет холм в дыму и головокружительная долина.

Пятикратно призрачный Гамлет на отцовских кораллах

Увеличит рост мальчика-с-пальчик чуть не до целой мили.

Страдайте от зрения, обрезанного зеленым плавником,

Будьте около кораблей, побитых морем, на якоре пуповины.

Не можешь ни о чем, кроме? Тогда утопи свои клепаные кости 

В кораблекрушении мышц. «Оставь надежды» и на любовь, 

Прекрати битву, оставь и любовь, и туман, и огонь на ложе угрей.

В крабьих клешнях кипящего круга, в море частица тебя, 

Инструмент этот временем окольцован: ты уже взрослый!

Железо в моей крови обычно для города, избиваемого дождями, 

Я в пламенном ветре поэзии вырос из зеленой колыбели Адама.   

Нет человека волшебней, чем  вытащенный  когтями из... крокодила.