Безмолвствуя скромно, исполнен почтенья, Сидел я среди собеседников мудрых И слушал весомые их рассужденья, О многом узнал я в то ясное утро.
Но горцу мечтается на годекане, Чтоб люди его скакуна похвалили. Хотелось и мне, чтоб в достойном собранье Стихи мои тоже замечены были.
А судьи сидели в спокойствии строгом. «Стихи ничего… – кто-то молвил, добавив: – Ты хочешь идти по отцовской дороге? Ну что же… Ты силы попробовать вправе…
Я помню, Гамзат понимал нас прекрасно. Ведь так?» Говоривший склонился к соседу, И тот закивал головою согласно, Взглянул мне в глаза и продолжил беседу:
«Сынок, ты всегда приезжаешь весною, О жизни счастливой поешь, о цветенье. Скажи, ты знаком с иссушающим зноем? Хоть раз побывал под ненастьем осенним?
Поешь… А когда же ты будешь работать?» «Вот странный старик, – я подумал с досадой, – Должно быть, он просто не понял чего-то… Ведь песня – мой труд… Так чего ж ему надо?»
3
Но эти слова меня крепко задели, Я шел с годекана домой, опечален, Стихи перечел о весне, о веселье, Но в эту минуту они не звучали…
Так речка струится, преграды не зная, И вдруг из воды выступают пороги. Так в жизни – прервется дорога прямая, И встретятся трудности, беды, тревоги.
Бывает и пекло, бывает и ветер. Со сладостью перемежается горечь. И тьма, и туман существуют на свете. Житейские истины не переспоришь.
Так можно ли петь лишь о добром и светлом, Глаза закрывая на все остальное, Не видя ни мрака, ни злобного ветра, Щадя сорняки, пребывая в покое?
О, зрелость моя! Мне исполнилось тридцать. Спасибо седым мудрецам за советы! Стихи, вы обязаны тоже трудиться. Я понял, что в этом – призванье поэта.
…К отцу я вошел – здесь работать любил он, Оружье его я с почтеньем потрогал. Полвека оно ему честно служило Во многих сраженьях, на горных дорогах.
Невежество пятилось, злобно оскалясь, И тьма вековая от песни бежала: Горянки с чохто навсегда расставались, И кровник отказывался от кинжала.
Всесильный, казалось бы, шейх из Аргвани, Кулак и мулла, обиравшие горцев, Торгаш, лицемер и базарный карманник Страшились карающих слов стихотворца.
Пусть время другое и люди другие, Но нам от былого остались в наследство Привычки чужие, пороки такие, С которыми стойко сражался отец мой.
Другое названье, другая одежда, Но то же лицо у них, если вглядеться. Живут бюрократ, подхалим и невежда – С такими когда-то сражался отец мой.
Бездельник все дни в разговорах проводит, Ворюга амбары колхозные грабит. Охвостье минувшего, вражье отродье, – Как зубы больные, их вырвать пора бы!
Не сразу я смог разгадать их повадку, Хотя и нередко встречал их в аулах. Одни подходили с улыбкою сладкой, Другие спешили свернуть в переулок.
А третьи, не видя особого риска (Мол, сыну искусство отца не под силу), При мне поступали бесчестно и низко… Обидно мне было, и горько мне было.
И мысли мои обратились к оружью, Которым отец побеждал многократно. Мне гнев его нужен, мне смех его нужен, Мне стих его нужен, простой и понятный.
4
На крыше себе постелил я. Усталый, Прилег, но уснуть я не мог почему-то. Быть может, реки клокотанье мешало Иль ветер, с вершины срывавшийся круто.
Спустился я в дом, прихватив одеяло, К старинной тахте я прижался щекою. Теперь тишина мне уснуть не давала, Теперь духота не давала покоя.
Я лампу зажег. Озаренные светом, Отцовские рукописи лежали. И сам он глядел с небольшого портрета В раздумье, а мне показалось – с печалью.
И с плеч его черная бурка спускалась. Казалось, в дорогу собрался он снова, И быстрый скакун через дикие скалы Его унесет, дорогого, живого.
И я подошел, как к живому. Я в детстве Вот так же, бывало, являлся с повинной: «Вторую весну без тебя я, отец мой… Ты за руку вел малолетнего сына.
Растил меня, путь мне указывал верный, Учил не робеть и преград не бояться. В поэзию ввел… Помоги и теперь мне… Так трудно во всем одному разобраться!..»
Я смолк. Неожиданно мне показалось, Что голос я слышу родной и знакомый. Что снова вошел мой отец, как бывало, Что он лишь на час отлучился из дома.
Седой, невысокий – таким его помню, – Глаза меж лучистых морщинок не гаснут. Он теплую руку кладет на плечо мне, Звучит его речь глуховато, но ясно.
5
«Мой сын, я слежу за тобой постоянно, С тех пор как тебя убаюкивал в зыбке. Я знаю всегда твои мысли и планы, Возможные предупреждаю ошибки.
Признаться, тревожусь порой о тебе я. Ты выбрал нелегкое дело, сыночек. Как должно поэту, встречай, не робея, Душевную боль и бессонные ночи.
Профессия эта требует много Терпенья и мужества, силы и страсти. Будь честным! Чтоб сердце чужое растрогать, Свое раскрывай безбоязненно настежь.
Пускай, ослеплен красотою невесты, Жених никаких в ней не видит изъянов, Но в деле твоем слепота неуместна. Здесь правда – основа любви постоянной.
Чем утро светлее, тем легче заметить Все темные пятна, все давние тени. Весну воспевая, воспользуйся этим, С полей сорняки убирай и каменья.
Полвека носителей зла обличал я. Их множество сгинуло, без вести канув. Но все-таки их уцелело немало, – Так хищник уходит порой из капкана.