Мне уже в который разснится тот же самый сон:затемненные домаспину горбят.До второго этажа город снегом занесен —неживой,не простой,старый город.Долгой полночью накрыт.Звездным инеем согрет.На плечах моей земли — снег налипший.Будто он — за тыщу зим.Будто он — на тыщу лет.Только я и сквозь него — слышу! Слышу!Продирается трава!Продирается, крича!Такпродрогшее зверье рвется к снеди.У меня в ушах звенит боль зеленого луча.Я ползу,я плыву в темном снеге.Я хочу спасти в траве молчаливых светляков.Но грохочет надо мноймир уставший!До травы,как до весны, невозможно далеко.Далеко-далеко.Даже дальше.Нет еще других времен.Нет еще других погод.Лишь зыбучая метель впала в ярость…Это — очень старый сон.Это — сорок первый год.Это — карточки на хлебпотерялись.
«У киоска поет Отелло…»
У киоска поет Отеллонад изящным трупом жены…Все транзисторные антенны,будто шпаги,обнажены!Из нахохлившихся домишек,из садов, из любой квартиры,из карманов и из подмышеклезут песни,льются мотивы!То в цветном восточном обличье,то мерцающие, как свеча,то приказывая,то мурлыча,то покрикивая,то шепча.Оголтелые, злые, зыбкие…Слышишь:снова на весь кварталс бабьей грустью Людмилы Зыкинойсоревнуется Ив Монтан…Сквозь него проступает ария.А за этой арией следомгром Ансамбля Советской Армиикроет с жаромпо диксилендам!..Треск морзяночного горохав перерывах — вместо отдушины…Так планета многоголоса,будто этих планет — полдюжины!Усмехаются люди муторно.Спят с транзисторами под головой…И своя у каждого музыка.Свои песенки.Выбор свой.
«Хочешь – милуй…»
Хочешь – милуй,хочешь – казни.Только будут слова просты:дай взаймы из твоей казныхоть немножечко доброты.Потому что мояпочтина исходе. На самом дне.Погубить ее,не спасти —как с тобою расстаться мне!..Складки, врезанные у рта,вековая тяжесть в руках…Пусть для умниковдобротавновь останется в дураках!..Простучит по льдинам апрель,все следы на снегу замыв…Все равно мы будем добрейк людям,кроме себя самих!Все равно мы будем нестидобротув снеговую жуть!..Ты казнить меняпогоди.Может, я еще пригожусь.