Так что да, кое-кто мне поверил. Но лишь очень немногие готовы были в этом признаться. Мама тут же пошла на попятный, когда я сказала, что мне, похоже, нужна терапия: она, оказывается, считала, что я должна хранить эту тайну. Как ни парадоксально, когда я сказала, что поищу терапевта, она сама все разболтала – обзвонила всех знакомых и предупредила, чтобы не верили ни единому моему слову. В итоге вскоре многие узнали, что происходит. Но когда плохое случается с беспомощными, все как-то смущаются. Всегда проще последовать за системой – принять белые привилегии, домашнее насилие, жестокое обращение с животными, а также растление малолетних – чем встать на защиту обиженных.
Поскольку все это происходило в Год Без Вранья, я продолжала говорить правду в тех особых случаях, когда промолчать – все равно что солгать. Не прошло и двух месяцев, как я лишилась практически всех близких людей. Я нашла терапевта, которая всячески поддерживала меня на индивидуальных сессиях, но попросила не распространяться о моей ситуации в ее терапевтической группе. Ей не нужно было объяснять причину. Мы обе понимали, что, если кто-то из клиентов насплетничает о моей ситуации и дело дойдет до мормонских лидеров, это может стоить терапевту карьеры.
Я рассказываю вам эту историю, чтобы подтвердить ваши подозрения, что абсолютная честность и в самом деле может прервать отношения с близкими. Если это произойдет, страх оказаться в одиночестве ощущается, мягко говоря, как истина. Как невыносимая истина. Но говорить правду все равно стоит, честное слово. Читайте дальше. За сердцевину преисподней
Пока Данте смотрит на Люцифера в полуобмороке от ужаса, Вергилий поступает довольно неожиданно – он велит Данте спускаться дальше вниз. Но
Когда мы достаточно глубоко изучаем, какая истина стоит за нашими страданиями, мы попадаем туда, где перестаем спускаться и начинаем подниматься, не меняя направления. Иногда это происходит медленно, например когда мы скорбим по любимому человеку, пока горе не отступает и в один прекрасный день мы не понимаем, что чувствуем себя нормально – нет, далеко не хорошо, но нормально. Такое часто случается во время терапии или коучинга, когда человек в душевном смятении ощущает, что здесь достаточно безопасно, а собеседник достаточно надежен и можно признать истины, которые он боялся увидеть. Именно это происходило со мной каждый раз, когда я говорила себе какую-нибудь истину о чем-то – от легкого неудобства до самого ужасного, что я только могу себе представить.
Для всех нас переход за центр вселенной означает прямую, самую непосредственную связь с фундаментальной ложью: «Я один на свете». Вот цепь, которая приковывает вас к глубочайшим страданиям. К счастью, вы уже усвоили метод, позволяющий разорвать эти цепи в любой момент пути через преисподнюю. Он действует на любую ложь – и на фундаментальную, и на поверхностную. Вот как применять ее, когда сталкиваешься с ледяным озерным ужасом.
Сначала замрите и ощутите присутствие своей самой мучительной мысли. Задайте себе вопрос: «Это правда? Я могу быть абсолютно уверен, что это правда?» Почувствуйте, как реагирует на это внутренний учитель. Вызывает ли самая мучительная мысль нежный звонкий отклик, который волной прокатывается по всему телу, разуму, сердцу или душе? Возникает ли ощущение, что вы наконец свободны? Или эта мысль – как оковы, как свинцовые гири, которые тянут вас назад в персональный ад? Видите, кем вы становитесь, когда верите в эту истину, и кем вы станете, если перестанете в это верить?
Когда я наконец натолкнулась на фундаментальную ложь «Меня не любят», «вниз» превратилось во «вверх», причем очень резко. Вот уж чего я не ожидала, так это волшебного преображения, случившегося как раз тогда, когда я совершенно оцепенела, заледенела и считала, что выхода у меня нет. Это произошло во время операции, после того, как я упала в университетском коридоре. Пока врачи буквально вскрывали мои детские раны, я вдруг пришла в сознание – что странно, поскольку я была под общим наркозом и не чувствовала никакой боли. Глаза мои были закрыты, но я видела все, что происходило в операционной. Я «села», хотя тело по-прежнему лежало, и стала смотреть, что делают со мной хирурги. Потом легла обратно, совершенно растерявшись.