— В городе осталась на важном задании. Попозже вернется.
— Это хорошо! — закивала правая. — Мы ее потом одну отвезу.
— Ага, давай дерзай, — хмыкнул я. — Ну, полетели?
— Залезайте, — Горыныч опять втянул костяные гребни на спине и мы с Михалычем полезли занимать посадочные места и укладывать багаж.
— Держитесь покрепче, — предупредила левая. — Рванём сейчас резко вверх за облака, а то куда ни плюнь везде всадники, стрельцы, народу сегодня жуть сколько. А Кощей велел скрытно летать. Ну, готовы?
— От винта! — скомандовал я и Горыныч рванул.
Ой, мама, роди меня обратно! Змей стрелой понесся в небо, я еле успел ухватиться за чешуйки, а уж перегрузочки были… Не пойду я в космонавты. Хотя в детстве и мечтал.
Всего за несколько секунд Горыныч пробил облака и теперь под нами простилалось белое пушистое одеяло из пара, полностью загородившее землю.
— А как же вы с зубом-то вопрос решили? — спросил я, заводя беседу с целью скрасить долгую дорогу.
Правая голова басом хохотнула, а левая развернувшись ко мне, заговорила фальцетом:
— А мы в Иерусалим летал.
— Понятно. Израильские врачи и в моём мире считаются лучшими.
— Лекари? Ни одного не видели.
— А зачем тогда летал?
— А там опять рыцари в очередной поход пошли гроб господень отвоёвывать, вот нас сарацины и позвали на подмогу за мешок золота.
— И десять баранов! — добавила правая и облизнулась.
— Где те бараны? — вздохнула средняя. — Ни одного мне не перепало.
— Зубы надо регулярно чистить! — рявкнула правая.
— С сарацинами всё понятно, — кивнул я, — а с зубом-то что?
— Об рыцаря сломал, — хихикнула левая. — Куснул со злости, а зуб хрясь! и нет его.
— А чё он гад кулаком меня в глаз тыкал?! — возмутилась средняя. — А кулак, между прочим, тоже железный!
— Понятно. Только ты всё равно несколько дней пополоскай ромашкой, там, или шалфеем, а то заразу запросто подцепишь.
— Понятно?! — зарычала правая, косясь на среднюю.
— Да понятно, понятно…
— А ты, значит, и наёмничеством пробавляешься? — спросил я.
— А что делать? — вздохнула правая.
— Жить-то надо, — подтвердила левая.
— Хотя и лень, — зевнула средняя.
— Ну и не воевал бы. Мало тебе в лесах кабанов да лосей? С голоду бы уж не помер.
— А денежки, золотишко? — удивилась правая.
— А зачем тебе деньги? На базар ходить?
— Нравится, — лаконично ответила левая.
— Мы на старость коплю, — пояснила средняя. — Выйдем на пенсию, буду валяться на горе золота и бока об него чесать. Знаешь, как здорово?!
— Не знаю.
— А ты попробуй!
— Обязательно. Выйду на пенсию, сразу пойду чесаться.
— Мы бы давно уже гору накопил, — вздохнула левая. — Да делиться золотом приходится.
— С Кощеем?
— Кощей небольшую долю берет, справедливую. — Голова помолчала немного, а потом со вздохом добавила: — Другому Змею мзду непосильную отдаём.
— Гад! — рявкнула правая.
— Собака сутулая с крыльями! — поддержала средняя.
— Немчура поганая! — подвела итог левая.
— Не понял… Еще один Змей Горыныч существует что ли?
Головы зарычали и одновременно сплюнули огненными шарами.
— Повадился тут один на нашу голову на Русь залётывать, а потом и вообще гнездо себе тут свил на горе, — пожаловалась левая.
— Да ещё, скотина блохастая и нашим именем прикрывается! — возмутилась правая.
— Сожрет кого или девицу умыкнет, а царь на нас стрельцов натравливает, — пыхнула дымом средняя. — А мы тут и ни причём вовсе.
— Так вы бы ему рога обломали бы!
— Обломаешь ему… — вздохнула левая.
— Здоровый гад, — подтвердила правая.
— А Кощею не жаловались?
— Говорит, терпи, мол. Время придёт, найдём и на него управу.
— Да дела… — посочувствовал я, удивляясь сложностям змеиных разборок.
— А мы что? Мы терплю…
— А чего еще делать остаётся?
Голоса отдалялись, становились тише, глазоньки мои слиплись и я заснул.
А снилось мне, будто стою я на мостике звездолета «Энтерпрайз», бороздящего просторы вселенной, кручу самый настоящий штурвал как на древних парусниках и курю трубку. Рядом подпрыгивает от нетерпения Дизель и просит тоненьким голоском «Дай покрутить! Ну, дай!». В капитанском кресле сидит Маша и, изредка отрываясь от книги, командует:
— Право руля, мон шер! Так держать!
Дым из трубки заволакивает мостик, но тут распахивается окошко, натуральное такое резное как в избах, в него просовывается голова Горыныча и говорит басом:
— Подлетаем!
Ну вот. Разбудил. А звёзды там были красивые.
Горыныч прошёл густое облако и я увидел внизу свой дом — Лысую гору. Ну да, дом. А другого у меня и нет теперь.
Я попрощался с Горынычем, опять строго-настрого наказав средней голове полоскать зубы и развернулся к входу во дворец. Уже стемнело и я не сразу увидел, что меня тут, оказывается, встречают.
Мой бесовский спецназ всем своим составом из двадцати человек, тьфу ты, бесов, в две шеренги стоял на коленях, опустив головы и выставив рога. Посередине так же на коленях стоял Аристофан с самым жалобным выражением на поросячьей морде.
Я опешил. Утро стрелецкой казни, блин.
— Ты чего, Аристофан?