Собственность Дьявола. Право на семью (СИ)

До встречи с Машей он был в разы прочнее, безопаснее не столько для меня самого, сколько для окружающих. Теперь же моя звериная сущность вырвалась на свободу и готова убивать. Разносить всё к чертям собачьим!

Маша…

Господи, этого не может быть…

Моя Машка…

Моя… желанная девочка…

Моя… жена…

Чувствуя, как земля уходит из под ног, поднимаю тяжелый взгляд на Георгия. Сердце заходится оглушающими ударами. Перед глазами не только люстры с античными статуями плывут. Перед глазами разворачивается последний день Помпеи. Всё вокруг превращается в огненно-черно-белое месиво…

Сглатываю.

Сжимая до хруста костяшек смартфон, опускаю руки. Меня дико трясёт. Бросаю взгляд то на неё в чёрном, то на Георгия, то снова на Марию.

Моя жена будто вернулась из ада. Не уродливой нечистью. Нет. Наоборот. Прекрасным грешным ангелом из плоти и крови. Только крыльев горгульи ей не хватает…

Сука! Как же ты могла?

Одно дело — исчезнуть с концами. Другое — позволить себя хоронить…

После второй встречи я догадывался о чём-то таком, что было неподвластно моему разуму. Абсолютно. Чувствовал, что жива, но до последнего сомневался.

Хотя нет. Это были не сомнения. Это был страх. Да. Именно первобытный, глубинный страх. Боязнь того, что мои подсознательные желания, мои безумные, проросшие сквозь окаменелую оболочку души надежды, не оправдаются. И я рухну заживо в пекло, гореть по новой.

Все эти одиннадцать месяцев я не жил. Я существовал, считая её мертвой.

Мёртвой, мать их!

Мёртвой!

Прикрыв на секунду веки, ныряю в истерзанные уголки своей памяти. По коже озноб. Тело разбивает бесконтрольной, внутренней дрожью. Настолько мощной, что, кажется, ничего живого в моей оболочке не остаётся. Всё крошится в пух и прах. Осыпается в душе пеплом. Гарью на языке ощущается…

«…Я не сделаю аборт, если от тебя залечу. Я выберу ребёнка! Пойду вразрез с твоей больной реальностью. Даже если мне придётся тебя уничтожить. Я это сделаю, не задумываясь…»

Она уничтожила меня.

Уложила на обе лопатки, ударив по самому уязвимому месту. Вонзила в сердце штырь. Раскурочила в нём глубокую воронку. Превратила мышцу в фарш.

— Как ты мог? — хриплю я зажатым от боли горлом. Глаза в глаза. Ещё секунда — и вырву ему кадык… — Она могла воевать со мной в открытую с твоей поддержкой. Какого хера, Гер? Столько лет я тебе доверял. Мы с тобой в бизнесе рука об руку шли. Ты был мне советчиком, другом… Я тебя в дом пускал, Иуда. Ты видел, как я загибался… Как без неё подыхал. Сукин ты сын, — стиснув зубы до онемения в челюстях, борюсь с желанием втащить мерзавцу по лицу. Кулаки сводит от боли. Не знаю, что ещё меня сдерживает. Ярость лютая в груди кипит, как лава, но в то же время парализует все мышцы. Сковывает движения, тормозя порыв оторвать ему голову.

Оценивая масштабы внутренней катастрофы, пробую отключить хотя бы часть эмоций. Тех, что провоцируют аффект. Чтобы не рвануло.

Она жива.

Жива, блять! Жива!

Мне нужно вдохнуть. Втянуть глоток кислорода. Взять себя в руки. А я, сука, не могу. Между рёбрами склеилось. Жжет и ломит в груди. Скоро треснет. И я подохну, если не прикоснусь к ней прямо сейчас. В эту минуту. В этот миг. Не удостоверюсь, что она реальна. Не прикрою её телом все свои заново содранные до мяса раны.

— Прости, Исай, — выдыхает Георгий, отправляя пустой стакан к осколкам от моего. — Так было нужно. Мне нужны были доказательства…

— Простить? — недоумевая хмурюсь. — Ты охренел? Ты реально думаешь, что такое возможно простить? Или забыть? Ты же, мать твою, был со мной на похоронах! Какие доказательства тебе ещё нужны? Доказательства чего? — по-прежнему сверлю его безумным взглядом.

Зачем?

Какого черта он сфальсифицировал её смерть?

Преследовал какие-то свои цели?

Какие, блять, цели? Она моя! От корней волос до кончиков ногтей! Она всё ещё моя!

Иначе какого хрена Маша искала встречи со мной после всего, что натворила? Зачем порывалась меня увидеть? Жила бы дальше своей новой жизнью. Какого дьявола лезть в мою?

И раз уж влезла — будь добра, наберись смелости, посмотри мне в глаза! Поздоровайся, мать твою!

— Я не Всевышний, Гер… Прощать грехи каждого не моя специализация. Сам за свои заплатил сполна.

— Исай, пойми ты, это была не моя тайна. Её… — сухо прерывая меня, Астафьев находит взглядом Марию.

Я стараюсь не смотреть в её сторону. Иначе наворочу дел сгоряча, прямо сейчас. Мало никому не покажется.

— Руслан, прежде, чем вершить свой собственный суд, лучше вспомни себя. Вспомни, что ты творил в день вашей свадьбы. Ты не оставил ей выбора.

— Ложь! У неё был выбор! — прорычав, вынуждаю Геру на меня посмотреть.