Собственные записки. 1811–1816

Наполеон находился с главной армией в Дрездене, где он укрепился. Союзные войска были расположены без всякого знания дела. Мы окружили ту часть города, которая находится на левом берегу Эльбы, так что правый фланг наш упирался к реке выше Дрездена, а левый упирался тоже к реке ниже города. Левый фланг состоял из австрийцев, у коих было много сил. Гренадеры их отчаянно бросались на французские батареи, защищавшие Грос-Гартен (городской сад). Несколько раз батареи сии были в руках австрийцев; артиллерия их быстро подавалась вперед, нагоняла отступавшего неприятеля, делала несколько выстрелов и продолжала таким образом преследование, так что бой начинался уже на улицах Дрездена. Но Наполеон воспользовался слишком явной ошибкой наших полководцев, ибо мы занимали наружную линию, а он внутреннюю. Силы наши были растянуты, и потому, если бы их было вдвое более чем у неприятеля, то на каждом пункте отдельно мы всегда оказались бы слабее французов. Наполеон, собрав войска свои, ударил ими в один пункт, пробил наши линии, отрезал один фланг от другого и остался победителем.

Он сперва не знал о скором появлении нашем под Дрезденом и ходил со своей гвардией по дороге в Шлезию с намерением атаковать Блюхера; но, осведомившись о приближении нашем к Дрездену, он поспешно возвратился.

Генерал Моро лишился в сем сражении обеих ног от ядра. Его отнесли на руках в Лаун, где он умер. Австрийцы вывели в это сражение около 150 тысяч войск, с нашей стороны было их до 50 тысяч, а с прусской – до 20 тысяч. Когда наши фланги были отрезаны, то 30 тысяч австрийцев сдалось в плен.[152] Они не выдержали трудов и не прекращавшегося ливня: по колена была грязь, в которой они оставили свои башмаки. Погода во все время сражения была ужасная, проливной дождь продолжался двое суток сряду, ружья не стреляли, на малое расстояние ничего не было видно, топкая и вязкая почва земли до того растворилась, что пехота двигалась с большим трудом, и на таком поле и под таким небом она должна была еще провести ночь! Раненым не было никакого спасения. Погоду сию могу сравнить только с той, которую мы испытали в 1812 году в России при отступлении нашем из Свенциян. Потеря наша в сражении под Дрезденом была большая,[153] но остатки наши отступили в порядке, а австрийцы исчезли, и многие из них поодиночке разбежались, как офицеры, так и нижние чины.

Когда я привел Первую гвардейскую дивизию под командой Ермолова к Остерману, сражавшемуся в Пирне, то при этой дивизии находились квартирмейстерской части брат мой Александр и подпоручик Глазов.

Я поехал обратно к Куруте, но поле было так исчерчено дорогами, что я сбился с настоящей и попал в какую-то деревню, находившуюся недалеко от неприятеля. В эту деревню заехали также по ошибке разные обозы, вьюки и раненые. Все оттуда поспешили выбраться и с дракой теснились на улицах, ибо за самым селением были французы. Я также поторопился выехать из селения и спешил один по полю, где встретил несколько прусских стрелков, ведущих еще перестрелку с неприятелем. Наконец я выехал к Лубенскому гусарскому полку, которого два или три эскадрона возвращались с атаки и гнали человек 200 пленных (у них убили в сем сражении генерала Мелессино).

Я продолжал путь и увидел перед собою линии конницы. Дождь мешал мне различить, наша ли она или неприятельская. Хоть я видел, что она была обращена ко мне фронтом, но подумал, что могла быть и французская конница. Более всего усомнился я, когда увидел скачущего ко мне улана с опущенной пикой. Я уже схватился за эфес сабли, когда в улане сем узнал Шиндлера, который меня тоже принял за неприятеля. Мы вместе приехали к великому князю. Его Высочество со всею свитой находился в некотором волнении. За несколько минут до моего приезда 1-я кирасирская дивизия выстроилась, обнажив палаши, и сам Константин Павлович готовился с резервами идти в атаку на корпус неприятельской конницы, который у нас на фланге оказался, но, увидев наши силы, отступил. Через нас летали ядра, но сие недолго продолжалось, ибо скоро наступила ночь. Все разъехались. Днем ничего нельзя было видеть от дождя, подавно же ночью. Пылающие со всех сторон пожары увеличивали около нас темноту. Я зашел с Даненбергом в комнату, наполненную ранеными; мы хотели высушить платье у огня, но вместо того оба опустились на землю и уснули мертвым сном; но не более двух часов успели мы уснуть, как приехал за нами казак от Куруты с известием, что войска уже идут в поход. Мы застали великого князя, как он верхом садился. Рассвет показался, когда мы уже были на пути.