После перемирия начались переговоры о сдаче города. Для лучшего успеха в сих переговорах обставили высоты Бельвиля орудиями, так что при первом сигнале Париж засыпали бы ядрами. Я был с великим князем около государя. Государь сделал окружающим его знак, чтобы они остались, а сам спустился несколько вперед и говорил с одним французским генералом, который из Парижа вышел с Михайлом Орловым. Я мог заметить, что государь на что-то не соглашался, после чего французский генерал возвратился в город, но вскоре он опять пришел с Орловым и говорил с государем, который остался доволен.
Военный министр Наполеона Талейран, который в то время находился в Париже, сдал город, как я слышал, изменническим образом. В договоре значилось, что французские войска выступят из города и что на другой день войска наши займут Париж.
Главная квартира расположилась ночевать частью в Бельвиле, а частью в деревне Пантен, около которой стояла гвардия. Великий князь со своим штабом расположился в Пантене. Войска занялись несколько грабежом и достали славных вин, которых и мне довелось отведать; но сим более промышляли пруссаки. Русские не имели столько воли и занимались во всю ночь чисткой амуниции, дабы вступить на другой день в параде в город.
К утру лагерь наш был наполнен парижанами, особливо парижанками, которые приходили продавать водку à boire la goutte,[194]
и промышляли… Наши солдаты скоро стали называть водку берлагутом, полагая, что это слово есть настоящий перевод сивухи на французском языке. Вино красное они называли вайном и говорили, что оно гораздо хуже нашего зелена вина. Любовные хождения назывались у них триктрак, и с сим словом достигали они исполнения своих желаний.19 марта было торжественное наше вшествие в Париж. Войска были в параде, восклицания радости непостоянного народа провожали нас до самых Елисейских полей; тут войска повзводно проходили церемониальным маршем мимо государя. Народ толпился около него и удивлялся величественному виду и устройству наших войск. Когда же показался несчастный корпус Юлая, то в народе сделался общий хохот.
Не стану описывать обстоятельств, сопровождавших вступление наше в Париж, потому что они довольно известны, как и народный дух французов, а ограничусь описанием своих собственных происшествий.
Государь остановился в доме Талейрана; после он жил во дворце Elysee Bourbon; но, кажется, что мало заботились о войсках, которые провели первую ночь на Елисейских полях без пищи и без квартир. На другой день их развели кое-как по казармам, где их держали, как под арестом, также при весьма скудной пище.
Великий князь остановился в доме маршала Даву, hôtel du prince d’Eckmtihl, близ Corps Législatif,[195]
за Pont Louis, № 16. После парада я с трудом отыскал его квартиру и не знал бы, где мне переночевать, если б не встретил унтер-офицера Пасюка, который разводил наши квартиры. Он показал мне двух хозяев в одном доме. Даненберг стал к нижнему, а я к верхнему. Даненберг попался к одному члену du Corps Législatif, а я к бывшему доктору принца Бурбонского. Даненберг скоро съехал со своей квартиры, и мы с ним жили врознь.Уже было довольно поздно, когда мне показали квартиру. Я вошел к своему хозяину и нашел многочисленное семейство, состоящее из старика, мужчины и женщины среднего возраста, одного молодого человека и двух молодых девушек недурных собою. Все встали, когда я взошел. Старик играл со своим внучком в тавлеи (tric-trac). Они полагали, что я по-французски ничего не знаю, и не знали, как угостить меня, но весьма удивились и обрадовались, когда услышали, что я говорю по-французски. Подали ужин и стали разговаривать со мной, после чего показали мне особую комнату, в которой я славно отдохнул.