В это самое время прискакал к нему адъютант от главнокомандующего с приказанием идти атаковать отступавшую пехотную колонну, ту же самую, которую я видел перед вступлением ее в Фер-Шампенуаз; колонну сию с утра еще атаковала наша конница, но она постоянно отстреливалась. Кавалергардский полк тронулся рысью, и мы скоро нагнали колонну; она остановилась, потому что ее окружили с трех сторон многие другие кавалерийские полки; с противной стороны нашей атаковала ее только что прибывшая кавалерия Блюхера. По нашу сторону находилось при колонне четыре орудия, которые действовали по нас картечью, между тем как пехота открыла сильный батальный огонь. Несмотря на осыпавшие нас пули, Депрерадович скомандовал двум эскадронам идти в атаку; эскадроны пустились, но, подъезжая к самой колонне, они несколько замялись и приняли вправо, однако опять бросились на неприятеля и врубились в пехоту. Другие полки, с разных сторон атаковавшие, то же сделали, и вмиг 6-тысячная колонна пехоты легла пораженной на дороге, в том строю, как она двигалась: люди лежали грудами, по которым разъезжали наши всадники и топтали их. Среди самой колонны мы встретились с конницей Блюхера. Французский генерал Мармон, который тут же был, ускакал; за ним погнались, но не могли схватить его. В сей атаке кавалергарды потеряли человек 15 убитыми, в числе коих был корнет Шепелев, молодой, красивый собой и хороший офицер; пуля, минуя кирасу, поразила его под мышку.
Слух носился, и вся главная квартира утверждала, что государь сам был в сей атаке; но это несправедливо, чему я свидетель. Когда уже вся колонна лежала пораженная, государь прискакал с главной квартирой, остановился шагах в 20 от места побоища и смотрел в лорнет на груды побитых, а некоторые из окружающих его поскакали с обнаженными саблями по раненым и убитым и топтали их. Я именно видел Дурново, который хлопотал и кричал около коляски Мармона тогда уже, как трубили сбор.
– Что ты тут делаешь? – спросил я его.
– Да видишь, любезный Муравьев, – отвечал он встревоженным голосом, и опять стал кричать «ура!», и ободрять всадников разъезжавшихся на звук трубы по своим местам.
«И мы пахали!» – подумал я. Случай хотел, чтобы несчастная пуля, вылетевшая из ружья одного раненого, задела немца Габбе (адъютанта Толя) в ногу, и все провозглашали его подвиг.
Вся колонна, из 6000 состоящая, была истреблена. Едва ли когда были примеры такой удачной атаки против пехоты. Сим побоищем кончилось сражение под Фер-Шампенуазом, в котором не могло быть распоряжения главнокомандующего, потому что каждый полк особенно действовал и уничтожал часть, которая ему попадалась. У нас не было ни позиции, ни линий, ни батарей, а дрались на походе отрядами на обширных равнинах.
Великий князь с Конной гвардией ходил влево за другой колонной, атаковал ее, истребил и взял орудия одним эскадроном из среды превосходных сил неприятельских. Так рассказывали.
Дело под Фер-Шампенуазом уподоблялось травле. Оно почти во все время происходило на рысях, так что к вечеру мы отошли большой переход, и пехота, которая не участвовала в сражении, далеко отстала.
Последнюю колонну, которую мы истребили, преследовали и атаковали с самого утра, но она все отбивалась. Я видел Шварценберга между скачущими нашими эскадронами и неприятелем в сильном огне; он был один и ободрял наших солдат. Шварценберг лично был храбр, но говорили, что он ограниченных способностей и не был решителен.
Сражение под Фер-Шампенуазом соединило нас с Блюхером, который прискакал со своею конницей из Шалона. Потеря наша была незначительна, неприятель же мог иметь до 10 000 человек урона.
После последней атаки стало смеркаться, и Депрерадович расположился с полком на бивуаках подле пораженной неприятельской пехоты.
Депрерадович похвалил меня, хотя я не более других сделал, и хотел представить меня к награждению. Когда мы были в Париже, он сказывал мне, что я был им представлен, но что, к сожалению его, ничего не вышло; не знаю, правду ли он говорил или нет, только за Фер-Шампенуазское сражение я получил по представлению великого князя Анненский крест 2-й степени на шею.