Собственные записки. 1829–1834

26-го числа я ездил к Орлову, дабы сообщить ему просьбу сераскира, желающего, чтобы ему прислали на образец сапера с инструментом, барабанного старосту и дали бы позволение снабжаться оружием на нашем Тульском заводе. Орлов при сем случай сказал мне, что у государя было говорено о назначении меня на место Вельяминова начальником Кавказской линии[196]. Впрочем, сказал он, что о сем не было ничего определенного, и что, напротив того, он слышал, что государь говорил, что я ему на другое нужен; его же Орлова мнение было меня лучше всего назначить на место самого Розена главнокомандующим в Грузии. Но все сие было сказано для того только, чтобы узнать мое мнение, на что я отвечал, что, посвятив себя на службу, я не думал избирать себе места, а буду доволен всяким, которого меня удостоит государь. Приехавши домой, я однако подумал о трудностях места, занимаемого Вельяминовым, места зависимого от Розена и подверженного пересудам здешним, и решился сегодня побывать опять у Орлова и сообщить ему мнение мое, что, если я буду начальником на Кавказской линии, имея в виду (как он сам мне сказал) место главнокомандующего в Грузии (что не могло бы укрыться и от самого Розена), присутствие мое в тех местах должно было непременно возродить подозрения начальника моего, видящего близ себя лицо, назначенное для смены его, и что в таком случае нам бы трудно было остаться в добрых сношениях. Впрочем, предупредив его о сем, я не думал отказываться от всякого назначения, коего меня удостоит государь. Орлов с сим мнением был согласен и сказал, что, по мнению его, меня бы должно было назначить командиром 6-го корпуса для наблюдения турецкой границы; ибо нет сомнения, что европейская война когда-нибудь в той стране откроется, и что нам тогда надобно будет занять Дарданеллы. Сие несколько соответствует тому, о чем я мог догадаться вчера из речей Клейнмихеля, коего я ввечеру навестил под другим предлогом. Орлов сказал мне еще, что англичане и французы рассылают ныне ко всем берегам пролива офицеров своих, которые делают везде съемки; с нашей стороны взяты подобные же меры, и наши офицеры переодетые объезжают Анатолию. Между тем не обращено настоящего внимания на изменение положение дел в Турции. Похоже, что зависть графа Орлова не допускает правительство обратить внимание и на те лица, коих сведения по сему предмету могли бы быть полезны по основательности оных, и если при общей беспечности и принимаются некоторые меры, то они ошибочны и бесполезны.

26-го числа Ахмет-паша провел у меня вечер.

В первых числах декабря месяца я провел однажды вечер у графини Чернышевой. Граф был тут же и спросил меня, между разговорами, что я расположен был делать. Я изъяснил ему по сему случаю мое положение и просил его совета, ехать ли мне теперь в отпуск; ибо я располагал сие сделать в таком только случае, если мне не будет скорого куда-либо назначения, в противном же я удовольствовался бы двадцативосьмидневным отпуском в проезд мой через Москву. Министр отвечал мне, что назначение мое не могло замедлиться и что меня располагали назначить на место Киселева, что между тем он полагал для меня лучше ехать в отпуск. Но если до назначения сего пройдет 4 или 8 месяцев и, наконец, год, сказал я, мог ли бы я надеяться получить бессрочный отпуск до востребования меня: ибо я бы воспользовался сим временем, дабы заняться изданием своих записок, к чему мне не предстоит более подобного случая[197]. Граф Чернышев обещал мне постараться устроить сие, сказав, однако же, что оно не без затруднений. Подобный сему разговор я имел случайно с Бенкендорфом, и он мне сказал, чтобы я ему подал записку о сем, принимая на себя доставить мне отпуск сей бессрочно. По соперничеству между Чернышевым и Бенкендорфом, обещания сии поставили меня в затруднительное положение. Я объяснил оное брату Мордвинову, прося его изложить мысль мою без обиняков Бенкендорфу, на что Бенкендорф велел отвечать мне, что я состою не под командой Чернышева, что всякое ходатайство такого рода от него зависит, а потому чтобы я только предупредил военного министра о сем, а записку подал бы ему, Бенкендорфу. И с тех пор я остаюсь в совершенном недоумении, даже брать ли мне отпуск сей, дабы не навлечь на себя неудовольствия одного из сих двух лиц.

6-го числа я был во дворце на выходе и ввечеру на балу. В сей день я получил аренду. Ввечеру государь, увидев меня вместе с Орловым и Ахмет-пашой, подошел к нам и, указывая на меня с Орловым, сказал Ахмет-паше шутя:

– Вот гарнизон константинопольский; я сожалею, что не могу говорить по-турецки, как Муравьев, а знаю только ла-иль-ала алла-ла.