«Военный министр писал ко мне от 17 апреля за № 2647.
Государь император, по прочтении всеподданнейшего письма вашего превосходительства от 8 сего апреля, приняв с удовольствием изъявление желания вашего вступить по-прежнему в военную службу, высочайше повелеть соизволил: с зачислением по запасным войскам, прикомандировать вас временно к генералу от инфантерии Тимофееву и поручить вам формирование под его ведением запасных батальонов 3-го, 4-го и 5-го пехотных корпусов. По окончательном сформировании сих батальонов, принадлежащих к 5-му пехотному корпусу поступят в ведение командующего оным генерал-лейтенанта Данненберга, а батальоны 3-го и 4-го корпусов должны остаться под начальством вашим, до присоединения их к резервным дивизиям своих корпусов.
После сего временного поручения, ваше превосходительство будете находиться в распоряжении его величества.
Поспешая сообщить вам, милостивый государь, монаршую волю сию и препровождая экземпляр высочайшего приказа об определении вас на службу, имею честь присовокупить, что помянутые батальоны будут формироваться: 3-го пехотного корпуса в Тамбове, 4-го в Москве, 5-го в Воронеже.
Примите уверение в моем совершенном почтении и преданности, князь А. Чернышев».
Вместе с тем получил я письмо от брата Михайлы, который уверял меня, что письмо мое было принято государем с удовольствием, что назначение сие было дано мне за неимением вакантного места, но что я получу вскоре другое.
Тот же фельдъегерь привез ко мне много распоряжений от дежурного генерала касательно формирования запасных войск. Дело это было новое не только для меня, проведшего столько времени вне службы, но и для каждого служащего; ибо никому не были известны предначертания государя касательно бессрочно-отпускных нижних чинов, да и до сих пор по многим предметам о сформировании их нет положительного постановления. Надо было спешить выездом из деревни. Я сделал самые поспешные распоряжения для сдачи по управляемым мною имениям отчета и был в готовности к выезду 2 мая.
Надобно было случиться, чтобы в сие тревожное время получили мы по эстафете известие о кончине Е. Ф. Муравьевой. Меня вызывали в Москву; но мне и думать нельзя было о выезде, когда я ожидал из Петербурга ответа на письмо мое к государю.
Все эти обстоятельства сильно потрясли душу мою. Я должен был переломать привычки свои и заняться деятельно службой, оставить собственные дела и занятия свои и скоро поступить на службу с неуверенностью, что мне хорошо будет; ибо по всему было видно, что меня подвергали искусу. Я мог и могу, при всех обещаниях, ожидать, что враги мои, усыпленные продолжительной отставкой моей, снова восстанут. Знаки расположения ко мне государя возродят снова зависть; но дело было решенное и конченное, и я поступил на новое поприще с убеждением, что исполняю свою обязанность.
Не менее того со сжатым сердцем оставлял я мирное убежище свое, и последние два дня пребывания моего в деревне глаза мои не высыхали: всякий крестьянин, с которым я имел дело, всякое дерево, мною посаженное, напоминали мне о десятилетнем пребывании моем в Скорнякове и о том, что мне предстояло в суетном круге, в который я пускался.
2-го мая я выехал из деревни, сделав для управления отчины и сохранения дома в том порядке, в котором я его оставлял, те распоряжения, который я мог в столь короткое время.