Событие. Философское путешествие по концепту

Иудаизм предоставляет уникальное решение этой угрозы чрезмерной божественной близости: тогда как в языческих религиях боги были живы, иудейские верующие уже приняли во внимание смерть Бога – и на это указывает множество еврейских священных текстов. Вспомните упоминаемую выше историю о двух раввинах, по сути повелевших Богу замолчать: они спорят о теологии, пока один из них, неспособный разрешить спор, предлагает: «Пусть сами небеса подтвердят, что Закон таков, как утверждаю я!» Голос с небес соглашается с воззвавшим, но тогда встает второй раввин и провозглашает, что даже голос с небес не следует слушать, «ибо Ты, о Господь, давным-давно написал в законе, данном нам на горе Синай: „следуй большинству“». С этим соглашается сам Бог: со словами «Мои дети меня победили! Мои дети меня победили!» он уходит. Подобная история есть также в Вавилонском Талмуде (Бава Мециа 59b), но здесь она принимает ницшеанский поворот: раби Натан спрашивает пророка Элиагу: «Что сделал Всевышний в тот момент?» Элиагу отвечает: «Он засмеялся [от радости], говоря „мои дети меня победили, мои дети меня победили“». В этой истории замечателен не только божественный смех, замещающий печальную жалобу, но и то, как Мудрецы (конечно же, олицетворяющие собой большого Другого, символический порядок) выигрывают спор против Бога: даже сам Бог, Абсолютный субъект, смещается по отношению к большому Другому, так что, когда его запреты записаны, он больше не может их менять. Таким образом, мы можем представить, почему Бог реагирует на свое поражение радостным смехом: Мудрецы выучили урок, что Бог мертв и что Истина заключается в мертвой букве закона, вне его контроля. Другими словами, по завершении акта творения Бог теряет даже право вмешаться в то, как люди понимают его закон.

Тем не менее, Бог живущий продолжает жить своей подземной жизнью и беспорядочным образом возвращается, принимая разные формы, все являющиеся обликами чудовищной Вещи – вплоть до сегодняшней поп-культуры. Фильм Нимы Нуризаде «Проект Х» (2012) рассказывает о рождении городской легенды: Томасу исполняется семнадцать, и его друзья Коста и Джей Би собираются устроить огромную вечеринку у него дома, чтобы стать популярнее среди товарищей по школе. Когда родители Томаса уезжают на выходные, отец Томаса устанавливает правила (не приводить в дом больше пяти человек, не садиться за руль его дорогого «мерседеса», не входить в его кабинет).

Сначала Томас переживает, что никто не придет, но в район, где он живет, вдруг начинают съезжаться машины, и вечеринка становится настоящим хитом. Постепенно вечер выходит из-под контроля: шум и разгул вечеринки привлекает бригаду новостей, вертолеты пролетают над домом, приезжает полиция с нарядом спецназа, но они решают дать вечеринке «отгреметь» перед тем, как ворваться в дом. Некто, явившийся на вечеринку с огнеметом, поджигает деревья в районе и припаркованные машины, и во всем квартале бушует пожар, пока вертолеты пожарной бригады не тушат его. Когда на следующее утро родители Томаса возвращаются домой, его отец наказывает его, используя деньги, отложенные на его обучение в университете, чтобы заплатить за нанесенный ущерб, но он, тем не менее, хвалит Томаса за вечеринку – Томас показал, что он не трус, тогда как его отец считал его безвольным неудачником. Признание отца демонстрирует, как работает родительский запрет:

В сущности образ идеального отца представляет собой фанатизм невротика. По ту сторону матери <…> вырисовывается образ отца, который закрывает на желания глаза. Тем самым еще не открывается правда, но уже намечается истинная функция отца, суть которой в том, чтобы объединить желание с Законом, а не противопоставить их[90].

Запрещая выходки своего сына, отец не только втихую закрывает на них глаза и терпит их, но даже подстрекает их. В этом смысле отец, как учредитель запрета/закона, поддерживает желание/наслаждение: к удовольствию нет прямого доступа, так как само его пространство открывается за счет упущений в контролирующем взоре отца. (И разве не касается то же самое и самого Бога, нашего верховного отца? Первая заповедь гласит: «Да не будет у тебя других богов перед лицом Моим». Что означает неоднозначное «перед лицом Моим»? Большинство переводчиков соглашаются, что это выражение означает «передо мной, когда я тебя вижу», намекая, что ревнивый Бог, тем не менее, попустительствует тому, что мы делаем втайне, вдалеке от (его) взгляда. Короче говоря, Бог – как ревнивый муж, говорящий своей жене «хорошо же, приводи других мужчин, но делай это тихо, так чтоб я (или люди в целом) не видели и чтоб я не опозорился!») Отрицательным доказательством этой конститутивной роли отца в формировании пространства полноценного удовольствия является безвыходность нынешней вседозволенности, согласно которой господин/знаток больше не запрещает удовольствие, но поощряет его (секс – здоровый процесс и т. д.), таким образом подрывая его.