После того, как Кутрасу отказали государственные финансирующие организации и все главные продюсерские компании, он был вынужден снять фильм без какой-либо финансовой поддержки, и «Стрелла» стала полностью независимым фильмом, в котором почти все роли сыграли непрофессионалы. Тем не менее, фильм стал культовым и выиграл множество призов. Он рассказывает историю Йоргоса, вышедшего из тюрьмы после четырнадцати лет заключения за убийство, совершенное им в его деревеньке. (Он застал своего семнадцатилетнего брата за эротическими играми со своим пятилетним сыном и убил брата в приступе ярости.) За свой долгий срок в тюрьме он потерял связь со своим сыном Леонидасом и теперь пытается найти его. Он проводит свою первую ночь на свободе в дешевой гостинице в центре Афин, где он встречает Стреллу, молодую проститутку-транссексуалку. Они проводят ночь вместе, и между ними вспыхивает любовь. Круг друзей-транссексуалов Стреллы принимает Йоргоса, и он восхищается тем, как она подражает Марии Каллас. Но он скоро понимает, что Стрелла – его сын Леонидас и что, более того, она все это время знала, что Йоргос – ее отец. Она проследовала за ним, когда он покинул здание тюрьмы, и поджидала его в коридоре гостиницы. Сначала она просто хотела с ним увидеться, но после того, как он за ней приударил, она решила поддержать игру. Расстроенный Йоргос в ужасе убегает, но пара вновь находит друг друга и понимает, что, несмотря на невозможность продолжения сексуальных отношений, они очень друг друга любят. Постепенно они находят способ жить, и последняя сцена показывает празднование Нового года: Стрелла, ее друзья и Йоргос – все собираются у нее дома, вместе с маленьким ребенком, которого Стрелла решила вырастить, сыном ее мертвой подруги. Ребенок укрепляет их любовь и положение дел в их отношениях.
«Стрелла» доводит извращение до его (абсурдно возвышенного) конца: травматическое открытие повторяется. В начале фильма Йоргос узнает, что любимая/желанная женщина является трансвеститом, и принимает это без лишних слов, без беспомощного шока; когда он видит, что его партнер – мужчина, партнер просто говорит ему: «Я транс. Как ты к этому относишься?», и они продолжают обниматься и целоваться. За этим следует по-настоящему травматическое осознание того, что Стрелла является его собственным сыном, которого он искал и который заведомо соблазнил его. Здесь реакция Йоргоса повторяет реакцию Фергюса, увидевшего пенис Дил в «Жестокой игре»: сокрушительное отвращение, бегство, блуждание по городу и неспособность принять увиденное. Итог также похож на итог «Жестокой игры»: травма преодолевается с помощью любви, возникает счастливая семья с маленьким сыном.
Режиссерские заметки к «Стрелле» описывают ее как «историю, рассказываемую в компании, некую городскую легенду», что значит, что ее не следует интерпретировать так же, как «Жестокую игру»: осознание главного героя, что его транссексуальный любовник и его сын – одно и то же лицо, не является воплощением некой подсознательной фантазии, и его реакция отвращения является действительно всего лишь реакцией на внешнюю неприятную неожиданность. Другими словами, нам следует устоять перед искушением мобилизовать психоаналитический аппарат и пуститься в интерпретации инцеста между отцом и сыном – здесь нечего интерпретировать, фильм заканчивается совершенно нормально, настоящим семейным счастьем. Как таковой, фильм служит тестом для поборников христианских семейных ценностей: примите эту настоящую семью Йоргоса, Стреллы и усыновленного ребенка или перестаньте разглагольствовать про христианство. В конце фильма появляется настоящее святое семейство, что-то вроде Бога Отца, живущего с Христом и занимающегося с ним сексом, – величайшая гей-пара и инцест, триумфальный пересмотр рамок фантазии[138]
. В своих «Заметках к определению культуры» Т. С. Элиот пишет, что есть моменты, когда единственный выбор лежит между отступничеством и неверием, и сохранить религию живой можно, только отколовшись от ее основного древа. То же самое касается и христианских семейных ценностей: единственный способ спасти их – их переоценка или пересмотр понятия семьи так, чтобы ярким его примером была ситуация в конце «Стреллы».Здесь мы подходим к концу – он привел нас к началу, к нашему первому определению События как акта пересмотра рамок, от которого мы проследовали к Событию как падению, Событию как просветлению, трем философским Событиям и трем аспектам События в психоанализе. Рассмотрев возможность повернуть Событие вспять, мы достигли нашей точки назначения, обрисовав контуры политического События[139]
. Если поздно вечером, уже в постели, путешественник, только что проделавший с нами этот путь, приятно устал или слишком утомился, чтобы представить себе перспективу политического События, я могу только искренне сказать ему: «Nota bene!»