Сочельник строгого режима. Тюремно-лагерные были

Нашлось и ещё, о чём поговорить в ту ночь с Витей Чудиновым. Кстати, Кудесником его прозвали, возможно, даже и не из-за фамилии. Самое время вспомнить, что по «народной» наркотической двести двадцать второй статье УК РФ отбывал он свой срок. Параллели между изменённым сознанием и разными «чудесами» сами собой напрашиваются. Впрочем, это уже совсем другая тема.

В оконцовке, как на зоне говорят, поучаствовал я в составлении «подмётного» письма. Впрочем, почему «подмётного»? Ничего в нём придумано не было. Кудесник готов был поставить свою подпись под этим документом. Просто я помог человеку, собрату по несвободе изложить ситуацию в соответствии с нормами русского языка, подсказал правовые акценты, которые он, в силу своего очень скромного образования и последствий многолетнего употребления алкоголя и прочего дурмана, никогда бы не смог расставить самостоятельно. Вот и родилась на свет бумага, адресованная начальнику колонии, полковнику внутренней службы Чесалину, содержание которой говорит само за себя:

«20 октября 2010 года начальник 9 отряда капитан внутренней службы Васильев в присутствии свидетелей без объяснения причин в помещении расположения отряда сорвал со стены бумажную икону с изображением Иисуса Христа, бросил на пол и растоптал ногами.

Убедительно прошу Вас:

А) объяснить Вашему подчинённому недопустимость и неправомерность подобных действий;

Б) оградить меня и моих ближайших соседей от повторения подобных действий, грубо противоречащих существующим правовым нормам и элементарному здравому смыслу;

В) принять во внимание, что в случае повторения подобных действий, я буду вынужден в установленном Законом порядке обращаться за помощью в соответствующие инстанции и учреждения».

Число, подпись.

Эту бумагу мой сосед Витя Кудесник отдал в руки вышеупомянутого начальника нашего отряда капитана Васильева. Так положено (любая жалоба на «верхнее» начальство сначала передаётся непременно непосредственному руководителю), и соблюдение этого нелепого регламента от нас требуют неукоснительно.

Реакцией отрядника была откровенная, почти женская истерика. Он, то вызывал к себе Кудесника и выкрикивал ему в лицо вопросы: «Ты! Ты? Ты-ы-ы… Оборзел? Чего хотел? Кто научил? Кто это писал?», то отправлял обратно. Потом вызывал снова и повторял, брызгая слюной, озвученные вопросы уже в обратном порядке. При этом матерился отрядник куда круче, чем арестанты, расставшиеся в ходе шмона не по своей воле с сигаретами и прочими составляющими личного имущества.

Увы, довести дело до справедливого конца и добиться, чтобы рождённое нашими совместными усилиями послание попало в руки начальника зоны, мой сосед не смог. Духа не хватило! Годы активного алкоголизма и прочих злоупотреблений бесследно для волевых качеств человека не проходят. Внезапный благородный порыв добиться правды сменился в нём привычной сонной и безвольной апатией. Так для Вити Чудинова было удобней. Мне он с виноватой безысходностью пояснил:

— А чего волну гнать? Разве мусорам что докажешь? Зато, если обозлятся, ещё хуже будет… Всем хуже!

Вполне естественно, что отрядник трусоватую нерешительность Вити Кудесника использовал в своих целях и составленную при моём деятельном участии бумагу моментально… «потерял». Правда, наш проходняк стал обходить стороной. К великой радости всех там обитающих. И формального автора известного документа просто перестал замечать. К ещё большей радости последнего. По большому счёту, такой исход можно считать скромной, но реальной победой в вечной неравной борьбе арестантов за правду и права.

Только всё этим вовсе не кончилось!

«Потерянный» недошедший до «хозяина» документ всё равно «выстрелил». То ли кумовские, то ли лично хозяйские, стукачи донесли до начальника зоны историю с сорванным календарём во всех подробностях. Он отреагировал. На ближайшем мусорском совещании разнёс капитана «Василису» в пух и прах. Обматерил, в изысканных формулировках, и спросил:

— А если бы эта «телега» окольными путями в Москву или к правозащитникам попала?

В завершение «хозяин» назвал капитана Васильева при всех коллегах дебилом, посоветовал погоны добровольно снять и вернуться туда, откуда он во ФСИН пришёл — в сельское хозяйство, в колхоз, короче. Шныри, что вахту и прочие мусорские помещения убирают, эту сцену подсмотрели и подслушали. Они же нам её с удовольствием в ролях во всех деталях и пересказали.

После разноса у «хозяина» капитан Васильев вовсе не успокоился. Будто оправдывая своё погоняло, свидетельствующее о непорядочности, стал отрядник всю эту историю с неотправленной «хозяину» жалобой о беспределе с потоптанными мусорскими берцами иконами копать с особым пристрастием. Как водится, обратился за помощью и к «козлам» отрядным, готовым за зыбкую перспективу УДО на всякую подлость, и к стукачам личным. Не зря обращался. Очень скоро выстроил для себя всю анатомию появления на свет известного документа. Меня персонально по этому поводу не дергал, но поравнявшись однажды на лестнице, прошипел сдавленным шепотком: