Сочинение

Отец и музыку, особенно свой любимый второй концерт Рахманинова, слушает как-то по-детски: заберётся с ногами на диван, подтянет колени к подбородку и головой, закинутой назад, слегка покачивает в такт мелодии. Временами музыка переполняет его худое, мапенькое тело. Он захлёбывается. Кадык на напряжённой шее вздрагивает, губы приоткрываются — отец начинает тихонько подпевать. Он напоминает молодого щегла — весь во власти своей песни.

Вообще-то у них с мамой в характерах осталось много этакого нерастраченного, ребячливого, трогательного и смешного сразу — мгновенная обида друг на друга и столь же стремительное примирение, радость при виде красивой бабочки, распустившегося цветка, в чашечку которого они обязательно по очереди, словно шмели, запустят свои носы, удивление найденному грибу, когда падают на колени, всплёскивают руками, нюхают гриб и едва не целуют тёмно-коричневую его плотную шляпку с прилипшей сухой травинкой во впадинке и при этом кричат на весь лес. И то ещё, что мама каждый раз, заслышав поворот ключа в замке, как девочка, откидывая в стороны длинные ноги, бежит встречать отца после работы.

Мама мучительно переживает разлуку. Когда отец в командировке или в экспедиции, она перестаёт спать — всё чудятся какие-то кошмары. Мама теряет аппетит, отправляет бесчисленные телеграммы, пишет длинные-предлинные письма. И целыми днями — за столом, на улице, у телевизора — одно со вздохом: «Как там наш отец?»

Но даже и такие разлуки редки, потому что в экспедиции мама умудряется ездить с отцом и его, Серёжу, таскает с собой чуть ли не с пелёнок: «Экспедиции действуют на ребёнка благотворно: здоровая пища, свежий воздух, физический труд и, конечно же, море».

Всё это несмотря на раздражённое отцовское: «Могу я хоть месяц в году побыть один?»

Но нет, не удавалось отцу пробыть в одиночестве даже и двух часов. Лишь только возвращался он после лекций из университета и, переодевшись в домашние штаны и байковую рубаху, ложился отдохнуть на диван, как они с мамой по очереди начинали скрестись в дверь кабинета. За дверью воцарялась мертвенная тишина. Казалось, отец задремал. В подтверждение из-за двери разносилось громкое посапывание. Отец начинал даже всхрапывать во сне… Но мама — маму не провести — продолжала терпеливо постукивать, скрестись а дверь, дёргать ручку и шептать, приникая губами к щели между створками:

— Андрюшенька, открой… Андрюша, мы так соскучились…

Сопение прекращалось. Доносился слабый шорох, и недовольный отцовский голос произносил глухо:

— Перестаньте дурить.

— Ну вот, я же знала, что не спишь! — вскрикивала мама. — Ну, пожалуйста…

В ответ на её слова слышался тяжкий, мученический вздох, звенели диванные пружины, шлёпали частые шаги — дверь распахивалась. В дверях стоял отец, волосы его были взъерошены впереди и примяты на затылке, рубаха кое-где выбивалась из штанов. Он пытался сохранить суровое выражение лица. И не мог. Подбородок сжимался кулачком, губы вытягивались, кончик носа клонился к губам, едва заметно вздрагивая. Отец не выдерживал, хохотал громко, с наслаждением, постанывая, и сквозь смех с трудом произносил:

— Ну, семейка! От вас не спасёшься нигде…

И вот он вновь лежал на диване, по пояс укрытый клетчатым пледом, голова его тонула в пышно взбитой мамиными руками подушке; возле отца с краю пристраивалась мама, а он, Серёжа, в ногах, на том самом диване, который родители первым из вещей купили на третий день совместной жизни.

И сейчас мама с отцом сидели перед ним, прислонясь друг к другу, точно на свадебной фотографии, и так нестерпимо хотелось ему присесть рядом на диване, перелистывать вместе с ними страницы альбома, просто, искренне, как они, радоваться, удивляться… Но вместо этого Серёжа ещё больше насупился, глаза его заморгали часто-часто, словно попала в них соринка. Сквозь плотно стиснутые зубы Серёжа прошипел невнятно о том, что в половине шестого у него дополнительные по математике, и вышел, хлопнув дверью.

Очутившись в своей комнате, он первым делом подбежал к письменному столу, выдвинул верхний ящик: потрёпанная книжица «Сведения о сексе для супругов», толстенный чёрный альбом с марками, справочник рыболова-спортсмена, набор японских фломастеров, цветная фотография «Роллинг стоунз», тяжёлый латунный перстень, который собственноручно целую неделю после уроков вытачивал на токарном станке в кабинете труда, рубль шестьдесят мелочью — всё было на месте. Кроме сигарет. Даже завалящего бычка не нашёл.

Упал на диван и лежал без движения, уткнувшись в подушку лицом. Да разве улежишь, ощущая себя узником, ждущим приговора?