— Это правда, залёг. Но мне это сейчас нужно: отлежаться где-нибудь не в Москве. В Челябинске или в Брюгге, неважно. Нужно быть готовым вернуться назад.
Примчался Андрюха Горкин, великий психотерапевт. Беседовал с мальчишкой, меня выгнал. Друг сказал потом, что «парень покрепче многих будет». Женька согласился пожить у Божены и не поехал в Москву с бабушкой и дядей. Я стал свидетелем того, как Марек встретился с Женькой. Дежавю: Марек не поздоровался ни со мной, ни с Женей, даже не посмотрел в нашу сторону, на призывы матери ответил спиной — повернулся и пошёл в свою комнату. Мы было ринулись все за ним, но Женька сказал: «Я сам!» — и покатил на инвалидном кресле в дальнюю комнату. Мы с Боженой, как ни подслушивали, не слышали, чтобы они там о чём-то говорили. Когда же сердобольная матушка с хитрыми прибаутками принесла мальчишкам сок в комнату, то они оба находились у окна, того самого. Марек смотрел во двор, а Женька листал кадры на фотоаппарате.
Так он и остался в этом доме. Быстро научился складывать лисичек и драконов. Научил Марека кидать дротики в пластиковую мишень и завёл в комнате часы с маятником. Учителя теперь ходили к обоим, хотя Мареку это и не нравилось. Женька должен был одолеть программу двух лет за полгода… и он старался.
Уголовное дело тоже шло на всех парах, его производство было передано в Москву, так как именно там Мальских совершил почти все преступления. Убийство Шатихина доказать не удалось, так как все улики были косвенные, свидетелей нет, тела так и не нашли. Зато он сознался в похищении и убийстве Елены Матвеевой — «своей первой Евы», которая тоже очень сильно была похожа на Евгению Савенок. Всё шло к тому, что Мальских признают вменяемым. Карасик говорил, что в начале следующего года состоится суд. Следователь с кривым носом велел быть к новому году в Москве и нам с Женькой, и Божене.
Но к новому году не получилось приехать. Женя только начал ходить, он очень уставал, болели мышцы, а без него я бы не поехал. Поэтому встречали новый год у Юхновичей. Марек идею не спать полночи категорически не понимал. Ушёл спать, съев свою порцию торта и рыбных рулетиков. А мы втроём долго сидели перед телевизором, ночью же пошли с ковыляющим на костылях Женькой к ёлке, на улицу. Там под крики шалой толпы Женька вдруг откинул костыли и обнял меня, уткнулся губами в щёку и сказал:
— Я вас так люблю, Михаил Витальевич… И что бы вы ни думали обо мне, о себе, мы будем вместе. Мы это заслужили.
И осторожно прижался к моим губам.
Это мой лучший новый год.