Я хочу на этомъ примъръ показать, что, въ то время какъ виртуозное мастерство письма Набокова заметно всякому (хотя не мнопе ионимаютъ, въ чемъ оно состоитъ), мастерства его психологической аппликатуры и несравненной композицюнной техники обычно не замт>чаюгъ. О метафизикъ нъ-чего и говорить.
Что до «Лауры», то въдь это скоръе болъе, чъмъ менЪе загадочное собрате отрывковъ, и оттого можно говорить только о достоинствахъ слога въ нъко- торыхъ достуиныхъ глазу или воображешю описани- яхъ. НЪтъ здашя, только начатыя тамъ и сямъ работы; Н-БГЬ даже архитектурныхъ чертежей, только смъты и несколько эскизовъ. Поэтому одни читатели этой книги будут недоумевать (большинство), друпе же (сравнительно немногочисленные спещалисты), въ зависимости отъ своего общаго отношен1я къ Набокову, будуть качать головой или потирать руки.
В июне 2010 года ко мне обратился с вопросами Максимилиан Фузовский, польский сотрудник американского журнала «Новости за неделю» (Newsweek). Ответы ему требовались срочно, и были посланы без промедления, но напечатаны не были под предлогом крайней спешки сдачи номера в печать. Помещаю их здесь в своем русском переложении.
На самом деле ни то, ни другое. Вообще в этой несусветной рецензии Мартин Амис как нарочно все время попадает пальцем в небо, и приведенное вами наблюдение — один из множества тому примеров. История сочинения «Лауры», возстанавливаемая отчасти по записям в его дневниках, отчасти из писем к издателю, а также поступательный ход и характер сохранившегося текста указывают на существование в чертежах замысла обыкновенного набоковского романа, разве что краткометражного (хотя даже этого нельзя утверждать). Более того, этот роман должен был обнимать собой другую книгу под названием «Моя Лаура». Все это сложной архитектуры здание Набоков уже соорудил мысленно, но у него достало сил и времени записать только около четверти, я думаю. Предполагать же, что у него в замысле была новелла или «роман в отрывках», есть нелепость, порожденная верхоглядством или невежеством. Мы имеем то, что имеем: множество кусков майолики разной величины, формы и качества отделки, где склееных, где нет, которые «пытаются стать» вазой, уже существующей в воображении, но недоконченной.
Право, не знаю, что вы имеете в виду, когда говорите «равны», но во всяком случае как можно сравнивать с этими башнями недоконченное здание, все в лесах, навсегда оставленное строителями на уровне третьего или четвертого этажа?
Теперь, когда книга вышла, эти суждения кажутся праздными. В самом же начале, когда это только обсуждалось, и мое мнение было спрошено среди еще нескольких, я подробно объяснил Дмитрию Набокову, с которым меня связывают многолетние дружеские отношения, отчего я полагаю, что печатать не следует. Тем не менее, в этом узком кругу были высказаны и противоположные взгляды, и в конце концов соображения, по-видимому более важные, чем выставленные мной, возобладали, и было бы странно с моей стороны подвергать их сомнению в печати. Дмитрий Набоков наследник своего отца, и поэтому право и ответственность принимать такие решения принадлежат исключительно ему, и никак не могут быть предметом обсуждения читающей публики. В 1950-е годы был случай, когда один американский профессор завладел рукописью своего покойного коллеги и издал ее со своими обширными (и довольно странными, надо сказать) комментариями. Тут действительно требовалось публичное вмешательство, разбирательство, и даже составление чего-то вроде подробного «предметного указателя» этого поступка. Но когда прямой наследник публикует манускрипт сочинения своего отца, пусть даже против его воли — или, напротив, сжигает его согласно его воле — то это не должно касаться никого из посторонних.
Зимой 2010 года Юрий Левинг, профессор одного канадского университета, пригласил нескольких переводчиков «Лауры» принять участие в заочной конференции в его «Набоковском журнале», издаваемом по-английски так сказать в эфире, и с этой целью прислал мне несколько подробных вопросов. Я здесь привожу в своем переводе выдержки моих ответов на некоторые из них.