Сочинение, не сданное на проверку

И он, не дожидаясь пока я переступлю порог, протянул руку.

Здравствуй, ты один?

Вопрос был задан по инерции, так просто, мне было совершенно безразлично, один он или нет.

Как видишь.

Да, я видел. В комнате было тускло, хотя три лампочки, изображая какое-то подобие люстры, стыдливо свисали с потолка. Заливался телевизор, застыли на плюшевом ковре, висящем над диван-кроватью три богатыря, а под ними, сидел или лежал, ну в общем находился Колькин отец, неестественно закинув куда-то за плечи свою как всегда нетрезвую голову. У Кольки отец тихий. Он, когда выпьет сразу спит, сидя ли, лежа ли. Мне даже иногда казалось, что и стоя может спать, если его привалить в уголочек и подпереть чем – нибудь.

–Все дома. – сыронизировал Колька, кивнув в сторону трех богатырей со спящим четвертым, – и пошел к зеркалу, продолжая расчесываться. Видимо за этим занятием я его и застал.

Проходи, садись.

Прошел. Сел. Соседство, конечно, не очень, подумал я, поглядывая искоса на застывшую фигуру. Но изваяние не шевелилось, и я успокоился.

Колька все причесывался. Любил он причесываться и бриолинить волосы по самой последней моде. Был он роста среднего, но может чуть-чуть к высокому. Но высокого, конечно, с большой натяжкой. Хотя рост его и был приличный, но он не казался высоким, потому что был упитанным и коренастым.

У него в сарае мы оборудовали маленький спортзал. Грушу сшили, опилками набили, положили на земляной пол половики. Не знаю, где и взяли. Скинулись, купили две пары боксерских перчаток. А вот железа и покупать не пришлось. Откуда – то появились две двухпудовки, ржавые, пудовка, гантели. В общем, все, чтобы качаться.

Но мы не фанаты качки. Нас больше бокс интересовал. Ох и били грушу. Кулаки всегда в ссадинах. Мешок-то из мешковины. Царапается. Плохо это. Перчатки уже все истерлись. Колька среди нас отличался особой стойкостью в дворовых поединках, между нами. Устраивали мы такие. Не все же грушу бить. Бои у нас вежливые. За каждый удачный удар в ухо или в лоб извинялись. Хотя от этого не легче было. А Колька из всех нас атлетикой занимался искренне, самозабвенно, серьезно. Так серьезно, что даже в больницу угодил, что-то с сердцем. Перекачался, видимо. Даже в армию его из-за этого не взяли или из-за зрения. Не знаю. Женька еще хорошо занимался. А так, кое-как. Выса вообще приходил, чтобы только посидеть, да позубоскалить. С Басой никто боксировать не хотел. Он толстый и руки у него длинные. – Ну, парни, кто со мной? – ехидно спрашивал он. И к своему большому удовольствию, не найдя желающих, брался за двухпудовки.

Я все удивлялся, как здорово Колька удар держал. Я так сразу, если прямым получу по лбу, или боковым в ухо, или апперкотом в челюсть, так мне надо сразу остановиться. Отдышаться. А потом продолжать бой. А Колька вообще чудо. Он почем-то часто пропускал прямой. Этим все пользовались. Как дашь ему в лобашник изо всех сил. Извинишься, конечно, после этого. А ему хоть бы что. Мотнет головой и снова драться. Никогда бой не останавливал. Молодец. Упрямый.

Сейчас его очки поблескивали в зеркале в такт расчесыванию. У Кольки зрение плохое. И серые невыразительные глаза его смотрели из-под толстых стекол очков на мир как-то с недоумением, вопросительно. Но очки придавали его лицу солидный, я бы сказал основательный и модный вид.

Вот они снова блеснули издалека, и я услышал ошеломляющую новость:

Я, Сань, в юридический собираюсь.

Ты? – невольно воскликнул я от неожиданности.

А что? – очень невинно и нисколько необиженно прозвучал его вопрос.

Да так, ничего, – соврали мои губы.

И пока он искал бумажки с правилом приема я соображал. Так Колька собрался в институт. Хорошо. Молодец. Но сможет ли поступить он туда? Там ведь, наверно, философию изучают. Право какое-нибудь. А ведь Колька из двух- трех слов предложения свои строит. Думает подолгу. И не работает над собой. Не самосовершенствуется. Сколько я пытался его затащить в свой литературный кружок! Сколько ему предлагал начать писать стихи. Рассказы предлагал о рабочей жизни своей сочинять. Я бы помог. И в редакцию бы его рассказы отправил. Но нет у него интереса к этому. На кружках он у нас поприсутствовал. Позевал. А вот споры ему наши нравились. В спор он обязательно вмешивался, особенно если по жизни что-нибудь. А тут сразу и в институт, да еще в юридический.

Диктор в телевизоре объявил итоги отборочного матча чемпионата мира по футболу Польша-Болгария. Матч только что кончился. Я смотрел на экран, на Колькины руки, роющиеся в жидкой стопке тетрадей, на эти рабочие руки, которые столько бы пользы могли принести на заводе, на затылок его поблескивающий бриолином, и думал: «Интересно, удастся ли ему переключиться с труда физического на труд умственный»? Не знаю.

Держи.

В мои руки упал справочник для поступающих в ВУЗы СССР на 1967-1968 годы. Открыл закладку. «Правила поступления в Саратовский юридический институт».

– И три экзамена всего сдавать?