Сочинение, не сданное на проверку

А там шаги. Все ближе, ближе. Ближе! Он закусил губу. Да что-то перестарался. Но боли не почувствовал. Она идет. Она Идет. Она Ближе. Она. Уже рядом. Она проходит. Она проходит. Дальше. Дальше. И тишина.

Он низко опустил голову. Любовь.

***

Урок.

Обыкновенный урок истории и обществоведения. Ведёт его как обычно мой любимый учитель Петр Васильевич. Основательный серьезный. Он, хоть и с ходит с палочкой прихрамывая, но никогда не сидит на месте. И, рассказывая новый материал, всегда прогуливается между столами, иногда останавливаясь задумчиво и делая порой многозначительные паузы. Причем, как правило, что якобы рассматривая внимательно в окне, а на самом деле дает нам возможность осмыслить то новое, необычное, неслыханное в школе знание, критически осмысливающее нашу историю. Или, делая паузу после неоднозначного суждения, которое он подбрасывал нам для очередного спора или диспута, которые частенько, как нам казалось, спонтанно возникали на его лекциях. За эту честность, искренность и откровенность мы его все любили. Хотя он и серьезный, и не такой как мы.

Сегодня я у окна. Сижу. Слушаю шум улицы. Шум улицы и голос, Какой-то внутренний голос ехидничает, ерничает, издевается над моим израненным сердцем. Волнует его. Мучает. И оно, исцарапанное им, то радостно забьется, то печально затихнет.

–Н у признайся же себе, – шепчет голос, – ты ведь правда влюбился в Людку?

Внизу, за окном по Октябрьскому проспекту лошадь тяжело тянет груженую какими – то мешками телегу. А мужик на телеге, испуганно оглядываясь на обгоняющие его авто, зло бьет ее кнутом. Бедная.

Бум-бум. Бум-бум. Бьется мое сердце. Громко, на весь класс.

Я и не заметил, как рядом оказался Петр Васильевич.

–Ну, признайся, – продолжает ехидничать мой внутренний голос.

–Нет. Нет. – трясу я головой.

–Что ты там бормочешь, Саша? – наклонился ко мне Петр Васильевич и тоже заглянул в окно, но, не увидев там ничего интересного, участливо продолжил:

–Что с тобой? Ты не болен?

А я, увлеченный своими переживаниями, и не заметил, как он оказался рядом.

–Да, нет, – отвечаю, слегка все-таки смутившись, повернув голову и увидев совсем рядом внимательные и ласковые глаза учителя.

–Слышал мою последнюю фразу? Слышал, о чем я рассуждаю?

–Нет. – просто и честно признался я.

Мне показалось, что губы его обиженно сжались. Но это только показалось. Так как глаза его ласково усмехнулись. И он сочувственно и тихо, только для меня произнес:

–Ну беда, влюбился парень.

И, похлопав меня по плечу, то ли успокаивая, то ли завидуя, сказал совсем тихо только для меня:

–Ничего. Ничего. Не переживай. Пройдет.

И пошел дальше, как ни в чем ни бывало продолжая рассказывать о перегибах в коллективизации сельского хозяйства и ошибках партии в раскулачивании середняков.

– Пройдет? Да никогда!

И я снова уставился на сидящую впереди меня Лысенко, так похожую на мою любимую актрису Наталью Варлей.

Вот такой от урока истории у меня сегодня был.

– А может и правда, пройдет?

***

Задумка рассказа. Дядя Петя, как выпьет, любит вспоминать войну. У тети Любы, моей тети, матери Альки и Витьки, муж кавалер двух орденов Славы, орденом Красной звезды награжден. Умер в пятидесятых. Дядя Ваня в блокадном Ленинграде воевал. Еле выжил. Голодал. Брат у мамы Алексей пропал без вести. Это только моя и только самая близкая родня. Всех война обкатала. Никого не пощадила.

Вот тема для рассказа. Проследить, как война меняет людей, характеры. Как меняется мироощущение с перехода на военный ритм. Как вспыхивает с новой силой любовь к родным, к Родине, к Отчизне.

***

Долго размышлял на эту тему. В моих ли это силах брать такую важную ответственную и до сих пор для многих лично-трагедийную тему? А дядя Петя, когда выпьет на застолье чуть ли не до слез рассказывает, как их эшелон разбомбили где-то под Минском и как он, так не доехав до фронта попал в госпиталь. А дядя Ваня, наоборот, зубы зажмет, но про войну ни слова. Только кулаки кому-то кажет. Больная для многих моих тема и как я не знающий еще жизни буду эти все трагедии описывать? Разве можно не пережившему фантазировать на эту тему? Не кощунство ли это по отношению к тем, кто нас там защищал от фашизма?

Рано еще.

***

Борьба и Горе, Страсть и Боль. Такой Томас Манн видел жизнь художника. Стремление к созиданию суть его жизни.

А я? Как же я могу так холодно и расчетливо составлять какие – то планы. Ведь это лишнее доказательство бескрылости моей души. Где страсть? Жар? Пыл?

Почитаешь корифеев и себя вообще перестанешь уважать. Боже мой, говоришь себе, какое жалкое существование по сравнению с этими героями я влачу. Как я глуп. Как невысоки и трусливы мои желания. Как мелки мои делишки. Где мощь? Где сила? Или я всего лишь безвольный хиленький и слабы й мечтатель?

***

Читаем Томаса Манна, Жан Жака Руссо.

***

Самостоятельность состоит не в стремлении к новизне, а в искренности выражения своих мыслей и чувств. Не случайно таким успехом пользуются повести Чингиза Айтматова «Джамиля» или «Тополек мой в красной косынке. Удивительно поэтично передает всю гамму чувств любящих сердец.

***

Сергей Есенин: