На этом позорном месте,Где смертен каждый росток,Милый мой, все мы вместеИ каждый из нас одинок.О, братья, не мерьтеШагов и годов,Готовьтесь ко смерти…— Никто не готов.Средь гула и шумаБездушных затейВам сладко не думатьО Белой, о Ней…Упрямо, упорно,Ни молча, ни вслух…— Но бродит дозорно,Не дремлет Петух.О гибели скоройЧто знает зерно?Огромные шпорыМне снятся давно…VIII
О, Петух, петушок,Золотой гребешок,Полети на шесток,Не гляди на восток,На востоке земля,На земле этой я —Ты полюбишь меня,Ты погубишь любя……Мне все нипочем,Свят, крепок мой дом,Я — молнии гром,Я — горек притом…— Страстной отравою жизни,Воздухом острым земли…— Дальний мой, нежный мой, ближнийДаром мы руки сплели,Даром в набат ударялиИ искупали грехи,Даром к любви призывалиИ сотворяли стихи…Кем это велено, чтобы«Душу за други своя»,В полузвериной утробеКольцами вьется змея…IX
У женщин птичьи головы,Бараньи — у мужчин,Но тайно замурованныйВо гробе Господин.Питается кореньями,Подземною водой,Земными отреченьями,Плененный Сатаной…О, Господи, погибли мы,О, Господи, восстаньИ наизнанку выверниРаскрашенную ткань…X
И снег пошел, нежданный и сплошной,Такой густой, что я кричу — не надо,Возможно ль быть с такою белизной,Когда судьбой мне подвиг горький задан…О, если бы еще немного дней,Чтоб оправдать Творца столпотворенье,Чтоб мир любить и чтоб не знать о НейИ хоть одно создать стихотворенье…XI
…Милый мой, нежный, внемли— Побледнели последние грани,Я отошел от земли,Взвились воздушные сани.В снежное лоно мировУлетают ретивые кони,Молнии в блеске подков,Мчащих меня от погони…И огромный след на снегеПетушиных лап,Взмахи крыл и в гневном бегеУчащенный храп…Горе, горе! Тучи низкоВот над головойСтрашный шепот близко, близко,Шорох за спиной…И когда в конце мечты огромнойЯ увижу зыблемое дно —Смерть придет, придет Петух бездомныйИ проглотит нежное зерно.Paris 8.XII.28 (1947)ОЧЕРКИ. ИЗ ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК
Месяц в Израиле
[179]
Когда, после 40-дневного отсутствия из Франции, я очутился в поезде Марсель-Париж, я был поражен выражением лиц моих спутников. Они сидели скучные и подавленные, говорили о продовольственных затруднениях, о внешней и внутренней политике — и слова их были полны глубокого пессимизма.
Я невольно провел параллель между настроением этих людей и настроением Израиля. Там — и слова иные, и лица бодрые, горящие энергией и верой в будущее. Несмотря на войну, на все тяжести жизни — оптимизм и надежда сквозят во всем… И я задал себе вопрос — почему это? Ответ немедленно явился.