Сочинения

Вид лета красного нам Александров век;

Он сердцем нежных лир удобен двигать струны;

Блаженствовал под ним в спокойстве человек,

Но мещет днесь и он перуны.

Умолкнут ли они? - Сие лишь знает тот,

Который к одному концу все правит сферы;

Он перстом их своим как строй какой ведет,

Ко благу общему склоняя меры.

Он корни помыслов, он зрит полет всех мечт

И поглумляется безумству человеков:

Тех “свещает мрак, тех помрачает свет,

И днешних, и грядущих веков.

Грудь россов утвердил, как стену, он в отпор

Темиру новому под Пултуском, Прейсш-Лау;

Младых вождей расцвел победами там взор,

И скрыл орла седого славу.

Так самых светлых звезд блеск меркнет от нощей.

Что жизнь ничтожная? Моя скудельна лира!

Увы! и даже прах спахнет моих костей

Сатурн крылами с тленна мира.

Разрушится сей дом, засохнет бор и сад,

Не воспомянется нигде и имя Званки;

Но сов, сычей из дупл огнезеленый взгляд

И разве дым сверкнет с землянки.

Иль нет, Евгений! ты, быв некогда моих

Свидетель песен здесь, взойдешь на холм тот

страшный,

Который тощих недр и сводов внутрь своих

Вождя, волхва, гроб кроет мрачный,

От коего как гром катается над иим

С булатных ржавых врат, и сбруи медной гулы

Так слышны под землей, как грохотом глухим

В лесах трясясь, звучат стрел тулы.

Так, разве ты, отец! святым твоим жезлом

Ударив об доски, заросши мхом, железны,

И свитых вкруг моей могилы змей гнездом

Прогонишь - бледну зависть - в бездны;

Не аря на колесо веселых, мрачных дней,

На возвышение, на пониженье счастья,

Единой правдою меня в умах людей

Чрез Клии воскресишь согласья.

Так, в мраке вечности она своей трубой

Удобна лишь явить то место, где отзывы

От лиры моея шумящею рекой

Неслись чрез холмы, долы, нивы.

Ты слышал их, - и ты, будя твоим пером

Потомков ото сна, близ Севера столицы,

Шепнешь в слух страннику, в дали как тихий гром:

“Здесь бога жил певец, Фелицы”.

1807

Милорду, моему пуделю

Тебя, Милорд! воспеть хочу;

Ты графской славной сын породы.

Встань, Диоген! зажги свечу

И просвети ты в том народы,

Что верности и дружбы нет

На свете более собачей.

Воззри, брехав на мир ходячей:

Как бочку ты, так кабинет

Стрежет мой циник без измены,

Храня в нем книги, письма, стены.

К тебе как древле, днесь к нему

Коль вшел бы мира победитель

И, принеся в конуру тьму,

Его был гордый вопроситель:

Чего себе желает в дар?

То, гриву дыбом, как щетину,

Подняв, ощеря, харю львину,

Как ты он громко б заворчал:

“Прочь! прочь! и солнечна зениту

Не тми писать стихи пииту”.

Ты шерстью бел, Милорд, умом,

Подлогу нет в тебе ни духу;

Ты раб, а в смысле друг прямом

И струсишь разве от обуху;

Ласкаешься ты к тем всегда,

Меня кто непритворно любит;

А кто мне враг иль лесть мне трубит,

Ты тех кусаешь иногда.

Ты камердинер на догадки:

Мне носишь шляпу, трость, перчатки.

Осанист, взрачен, смотришь львом,

Подобно гордому вельможе;

Обмыт, расчесан, обелен,

Прекрасен и в мохнатой роже.

Велик, кудряв, удал собой:

Как иней - белыми бровями,

Как сокол - черными глазами,

Как туз таможенный какой,

В очках магистер знаменитой,

А паче где ты волокитой.

Бываешь часто сзади гол,

Обрит до тела ты нагого;

Но как ни будь кто сколько зол,

Не может на тебя другого

Пороку взвесть и трубочист,

Который всех собой марает,

Что вид твой мота лишь являет,

Который сзади уже чист

Имением своим богатым,

Но виден лишь с лица хохлатым.

О! сколь завистников в судьбе

Твоей и в жребьи столь счастливом,

Когда отвсюду нимф к тебе

Ведут, - и ты во прихотливом

Твоем желаньи, как султан,

Насытясь мяс из рук пашинских,

С млеком левантских питий, хинских,

Почить ложишься на диван:

Ты равен тут уж сибариту,

Породой, счастьем отмениту.

Он сладко ест, и пьет, и спит,

Курит и весь свой век зевает,

Тем больше в свете знаменит,

Чем больше в неге утопает.

Но нет: его ты лучше тем,

Что доброхотам благодарен,

Не зол на вышке, не коварен,

Не подл внизу ни перед кем.

И на ворон хоть лаешь черных,

Но друг своих и кошек белых.

Заносчив, правда, ты, Милорд!

Но будь блажен, о пес почтенный!

И по достоинству тем горд,

Что страж ты добр хозяйских верный.

Как редко в нынешний то век!

В плену стеснен быв жаждой, гладом,

Прервав ты цепь, бежал всем градом,

Как твердый отчич, человек,

Что на дары ничьи не падок,

И лег на одр свой без оглядок.

Весьма ты сметлив на порок,

И, зря просителей бумаги,

Ко мне в мой приносивших толк,

Средь дельной иль пустой отваги

Берешь листы ты с полу вдруг,

Приносишь мне ради прочтенья

И, требуя в тот миг решенья,

Мой лаем беспокоишь дух.

Ах! Если б все так были рьяны,

Когда б лезть аа умом в карманы?

Отважный, дерзкий водолаз,

И рубль ты сыщешь бездн в средине.

Еще бы более проказ

Узрели мы фортуны в сыне,

Когда бы только он имел

Твое чутье и плавать лапы:

Он сорвал бы с британцев шляпы

И вмиг их златом овладел,

На брег из моря вышед с дракой,

И был всех больше б забиякой.

О славный, редкий пудель мой,

Кобель великий, хан собачий,

Что истинно ты есть герой,

Того и самый злой подьячий

Уже не в силах омрачать:

Ты добр, - смешишь детей игривых.

Ты храбр, - страшишь людей трусливых.

Учтив, - бежишь меня встречать.

Премудр, - в философы годишься,

Стрельбы и Дурака’ тулишься.

Велик, могущ и толст Дурак,

А всем пословица известна,

Что с сильным, с богачом никак