лодежи по ее литературным и философским интересам. Существенно и показательно для кружков этой эпохи, что члены их объединялись не только потребностью собственного образования, но также стремлением перебросить увлекавшие их идеи в более широкие круги общества. Молодые люди искренне были убеждены, что являются вестниками новой образованности, не отменяющей официальное просвещение, но его дополняющей и вместе с тем увлекающей вперед, к более живому и жизненному развитию. Не беда, что здесь учителями иногда хотели выступить те, кто сам не доучился. Они не брались учить больше того, что сами знали. Они собирались быть только пропагандистами чужого, но признанного уже в его всеобщей ценности. Они не отрекались от тех, у кого они сами учились. И нередко их вчерашние учителя становились их сотрудниками. А совсем юная учащаяся молодежь охотнее шла за свежим словом неофициальных учителей, на них же полагаясь и в своей оценке официальной науки. Впоследствии это привело ко многим и печальным извращениям. Теперь это было рождением нового духа умственной культуры. Можно говорить о большей или меньшей любви нового поколения к старшему, но еще не было большей или меньшей степени слепой ненависти, не было характеризующей следующее поколение (60-х годов) самодовольной насмешки трезвых детей над охмелевшими от идей отцами. Новое честно шло на смену старому, и только когда последнее силою не уступало своего места, началась борьба. Взаимная ненависть выросла лишь, когда стало ясно, что победит не убеждение, а физическая сила. За это время обе стороны истощились в духовной энергии и деморализовались.
Участники первых волнений и провозвестники первых веяний нового духа с благодарностью вспоминали тех из представителей казенной образованности, которые шли навстречу их юным увлечениям. А те и сами увлекались юными идеями европейского творчества, вдохновившегося как бы реабилитацией себя после тех разрушений и опустошений, которыми ознаменовалась история Европы в конце предыдущего века и которые все еще продолжали компрометировать ее. Увлечение официальных профессоров скоро остывало под влиянием вразумления свыше или собственного благоразумия. Вчерашние новаторы также «доучивались» и становились официальными. Время сохраняло лишь наиболее стойких. Но поток исто
рии, тихий или бурный, все равно — состоит из капель, а время распознается по смене моментов.
Новое течение пробилось наружу в литературе и журналистике, на страницах которой значились имена и официальных представителей науки. С новыми философскими исканиями сопрягались имена Павлова, Надеждина, Максимовича, даже Погодина и Шевырева и подобных >. Одни из них были только учителями нового поколения, другие —их сверстниками и сочленами кружков, следовательно, уже на университетскую кафедру несшими новую мысль. Но вдохновение свое они все-таки получали за стенами университета. Можно назвать лишь два имени среди профессоров Московского университета, которым приписывается инициатива пропаганды новых философских идей и которые не вышли ни из кружков, ни из журналов. Это — имена Давыдова и Павлова. Давыдов, по свидетельству его собственных учеников, вводил их в круг этих идей уже до < 18 > 20-го года, когда они были воспитанниками университетского благородного пансиона. Павлов в < 18 > 20-м году вернулся из-за границы с свежим запасом шеллингианского энтузиазма. Но уже в < 18 > 26-м году, когда Давыдов читал свою выше рассмотренную лекцию, он перестал быть только учителем и инициатором и должен был отвечать за возникавшие вне университета запросы. А Павлов еще в < 18 > 24-м году вступил на поприще свободного журнального писателя. Его статья появилась, впрочем, под псевдонимом тт. тт., в вольном полуальманахе, полужурнале «Мнемози-на», одним из руководителей которой был кн. В. Ф. Одоевский — воспитанник Давыдова и глава одного из «кружков» («Общества любомудрия»). В < 18 > 27 году во главе нового журнала становится университетский преподаватель Погодин («Московский Вестник».—1827—1830), также член одного из кружков (кружка С. Е. Раича), не чуждого и философии1. А в <18>31-м году только что добившийся профессуры, а до того бывший едва ли не единст-
1 Сам Погодин придавал большое значение также чисто студенческим собраниям. Он это отмечает в своей автобиографии (Биограф<иче-ский> Словарь М<осковского> Унив<ерситета>...— II.— <С. > 237): «Но кроме лекций всего важнее для образования в Университете было общество, где студенты взаимною беседою образовывались».—Раичу (брат киевск<ого> митр. Филарета), между прочим, принадлежит: Рассуждение о дидактической поэзии, сочиненное И < мператорского > М<осковско-го> Унив < ерситета > Кандидатом Слов<есных> Наук Семеном Амфитеатровым, для получения степени магистра.— M., 1822 (первоначально > в «В<естнике> Е<вропы>» за 1822 г.).
венным живым и смелым сотрудником (Надоумко) скучно-профессорского полуофициального «Вестника Европы» (Каченовского, в 1828 г.) Н. И. Надеждин основывает сыгравший исключительную роль также новый журнал «Телескоп» (1831—36).