Сочинения

Профессор философии на философском факультете Должен был обучать логике, метафизике и нравоучению, ервым профессором был назначен бывший воспитанник Московской академии, а затем Академии наук и непосредственно самого Ломоносова, приобретший извест-ность переводом (с франц. перевода) Опыта о человеке

Попа, Ник. Никит. Поповский. В Академических сочинениях (авг. 1755, Ч. 2.—С. 177—186) напечатана Речь, говоренная в начатии Философических лекций при Московском Университете Гимназии Ректором Николаем Поповским1. В этой речи молодой профессор так изображает свой предмет: «Представьте в мысленных Ваших очах такой храм, в котором вмещена вся вселенная, где самыя сокровеннейшия от простаго понятия вещи в ясном виде показываются; где самыя отдаленнейшия от очес наших действия натуры во всей своей подробности усматриваются; где все, что ни есть в земле, на земле и под землею так, как будто на высоком театре изображается, где солнце, луна, земля, звезды и планеты в самом точном порядке, каждая в своем круге, в своих друг от друга разстояниях с своими определенными скоростями обращаются, где и самое непостижное божество, будто сквозь тонкую завесу, хотя не с довольною ясностию всего непостижимаго своего существа, однако некоторым возбуждающим к благоговению понятием себя нам открывает, где совершеннейшее наше благополучие, котораго от начала света ищем, но сыскать не можем и по сие время, благополучие всех наших действий внешних и внутренних единственная причина в самом подлинном виде лице свое показывает. Одним словом, где все то, чего только жадность любопытнаго чело-веческаго разума насыщаться желает, все то, не только пред очи представляется, но почти в руки для нашей пользы и употребления предается. Сего толь чуднаго и толь великолепнаго храма, который я вам в неточном, но только в простом и грубом начертании описал, изображение самое точнейшее есть Философия. Нет ничего в натуре толь великаго и пространнаго, до чего бы она своими проницательными разсуждениями не касалась. Все, что ни есть под солнцем, ея суду и разсмотрению подвержено, все внешние и нижние, явные и сокровенные созданий роды лежат перед глазами. От нея зависят все познания; она мать всех наук и художеств. Кратко сказать, кто посредственное старание приложит к познанию Философии, тот довольное понятие, по край-

1 Перепечатана в книге: Речи, произнесенные в торжественных собраниях И < мператорского > Моек < овского > Университета русскими профессорами оного; с краткими их жизнеописаниями.—Изданы Обществом Любителей Российской Словесности.—Ч. I.—M., 1819.— С. 9-17.

ней мере, довольную способность приобрящет и к про-тчим наукам и художествам» (178—179).

В заключение речи профессор ратует за философию на русском языке, более «изобильном», чем язык латинский: «Нет такой мысли, кою бы по-российски изъяснить было невозможно» (184) *. Но каковы собственные философские взгляды оратора, какова его философская подготовка, какие задачи должно преследовать философское преподавание — об этом красноречивый профессор не считает нужным сообщить, а увидеть это читателю самому за блеском элоквенции нет никакой возможности. Прославившийся переводами и оригинальными одами, Поповский через год (в мае 1756) был назначен профессором красноречия, что, видимо, и соответствовало его способностям и научной подготовке.

Другой профессор университета, Барсов, на торжестве открытия университета определял задачи философии в духе своего времени. Философия, убеждал он, служит, «без сомнения, для того, чтоб узнать, что может причиною быть нашего благополучия и от чего оное как действие последовать может? Притом Философия приобучает разум к твердому познанию истины, чтоб оный напоследок знать мог, в чем наше истинное благополучие заключается; испытует неиспытанное естество Божие, разсма-тривает силы и свойства наших душ, и из того определяет наши должности в разсуждении Творца нашего, в разсу-ждении населяющих с нами землю человеков, в разсуждении вышших, нижших, равных, своих, чужих, кровных, знаемых, приятелей, неприятелей»2.

В < 17 > 56-ом году прибыли из Германии приглашенные для чтения, между прочим, философии профессора Фроман и Шаден — оба философского уровня ниже среднего. Один читал «по» Винклеру, другой — «по» Баумейсте-ру логику и метафизику, а практическую философию по Винклеру, Федеру, Якобу. Шаден, впрочем, предпочитал «практическую» философию и, во всяком случае, хорошо уловил дух тех, кому он обязался служить. Он живо усво-

1 За русский язык, и в частности против злоупотребления иностранными словами в русской речи, высказывался уже Татищев (Разговор, "опр. 20); хотя пользование иностранной терминологией он вполне допускает.

2 См. указанные Речи... —С 47—48. Речь о пользе учреждения И < мператорского> М < осковского > У < ниверситета > , говоренная при начале Университетских Гимназий, 26 апреля 1755 (С. 42—49).