Сочинения

– Мне не в чем признаваться, – отвечала она сдержанным, холодным тоном. – Выкиньте из головы эти ребяческие фантазии… Быть может, я принадлежу к тайному обществу, пекущемуся о благе нашего народа… Неужели вы решили выдать меня русскому правительству? Это было бы бесчестно с вашей стороны… Никто не знает, почему Пиктурно решился на самоубийство. Если он действительно был влюблен в меня и оскорбился моей холодностью, то меня в этом винить нельзя. Быть может, он оказался изменником и был умерщвлен своими сообщниками… Это случается…

– Положим, что вы говорите правду… Я готова сохранить вашу тайну, только откажитесь от Казимира.

– Это не в моей власти.

– Ну, так я спасу его помимо твоей воли!

– Попробуй.

– Ты желаешь борьбы?.. Будь по-твоему… Ты еще меня не знаешь! Я не боюсь и самой смерти! Одна из нас погибнет в этой борьбе.

– Только не я, потому что со мною Бог.

– Не богохульствуй! – вскричала Анюта, повернулась спиной к своей собеседнице и хотела уйти, но Эмма схватила ее за руку и прошипела как змея: – Не советую тебе болтать о нашей встрече… мне жаль тебя… Я не желаю, чтобы ты сделалась жертвой своей безумной любви к Ядевскому.

– Ты меня не запугаешь, – сказала Анюта, – обеим нам грозит одинаковая опасность… Я готова на все для спасения Казимира.

Анюта ушла. Эмма долго смотрела ей вслед и потом отправилась уже не в Красный кабачок, а в дом Сергича, где из отважного юноши снова превратилась в светскую девушку-кокетку, у ног которой лежала вся киевская молодежь большого света. Анюта вернулась домой взволнованная, но довольная собой. Она сознавала всю силу своего характера и не боялась борьбы. Она хладнокровно обдумала все шансы как дурные, так и хорошие, и мысленно начала подбирать себе помощников, первым из которых стоял патер Глинский. Не медля ни минуты, она написала ему записку и попросила зайти к ней вечером, когда родителей ее не будет дома.

– Ну, что новенького? – с улыбкой спросил иезуит. – Не одумалась ли ты, наконец, дитя мое? Не могу ли я поздравить моего милого графа?

– Он обо мне теперь и не думает, – возразила Анюта. – Но шутки в сторону: мне нужно серьезно поговорить с вами. Мы должны действовать вместе против нашего общего врага – Эммы Малютиной.

– Что значат эти слова?

– Она опутала сетями Солтыка и Ядевского. Ваша обязанность спасти графа, а я постараюсь спасти Казимира, которому принадлежит мое сердце. Если бы Эмма была кокетка в буквальном смысле этого слова, я из гордости не стала бы оспаривать ее прав на этого молодого человека; но она член какого-то тайного политического общества и для достижения известной ей цели, не пощадит ни графа, ни Ядевского, точно так же, как она не пощадила студента Пиктурно.

– Почему ты знаешь, что Малютина виновата в его смерти?

– Я этого не утверждаю. Но я почти уверена, что она была участницей этой ужасной кровавой истории.

– Игра твоего пылкого воображения, и больше ничего.

– Нет, я в этом убеждена, да и Эмма сама почти призналась мне в этом.

– Это другое дело.

– Я расскажу вам все, что знаю, но, ради Бога, не дразните меня больше вашим графом.

– Даю тебе честное слово, – сказал иезуит, подавая Анюте руку. Девушка почтительно поцеловала ее.

Патер Глинский внимательно выслушал Анютин рассказ и мысленно поблагодарил судьбу, пославшую ему такую умную энергичную союзницу.

Вернувшись домой, он попытался еще раз уговорить графа и сказал ему:

– Вы и не подозреваете о той опасности, которая нависла над вами.

– Опять старые песни!

– Я уже говорил вам, что Эмма Малютина преследует вас с известной целью. Теперь я могу сообщить вам некоторые подробности.

– Я готов вас выслушать.

– Она член тайного общества…

Солтык нахмурил брови.

– Позвольте и мне предостеречь вас, святой отец, – сказал он, – не советую вам громко говорить о таких вещах, да и вообще не следует вмешиваться в чужие дела. Если Эмма действительно член тайного общества – чему я, впрочем, не верю – то какое вы имеете право обличать ее и этим навлекать на себя злобу и месть ее сообщников?

– Так, как поступил Пиктурно, не правда ли?

– Что с ним случилось?

– Он был убит, и кровь его запятнала те прелестные ручки, которые вы целуете с таким наслаждением.

– Ерунда! Я этому не верю.

– Не мне одному это известно… Об этом сильно поговаривают в Киеве. Боже сохрани, если ваша очаровательница впутает вас в это дело!

– Интересно узнать эти городские слухи.

– Подозревают политический заговор…

Солтык громко расхохотался.

– Вот уж это, действительно, самые достоверные сведения! – проговорил он, задыхаясь от смеха.

– Тут нет ничего смешного, – обиделся иезуит.

– Я не посвящен в тайны Эммы Малютиной, – продолжал граф, – но настолько изучил ее характер, что ручаюсь головой, что она не способна ни явно, ни тайно восставать против русского правительства. Прошу вас прекратить этот разговор, – прибавил он, указывая рукою на дверь. Патер Глинский вышел из кабинета.

– Так это не заговор, – размышлял иезуит, сидя у камина. – Что же это тогда?