Сочинения

– Я не враг ваш, – возразил иезуит, – я человек, искренне любящий графа Солтыка и желающий ему добра.

– Не думайте, что я хочу погубить его. Мы оба стремимся к одной цели, но только различными путями. Кому из нас повезет – вот в чем вопрос.

– Все преимущества на вашей стороне.

– Допустим, что так. Но к чему поведет нас вражда? Не лучше ли нам действовать общими силами? Вы, вероятно, уже убедились в том, что Анюта Огинская не в состоянии обуздать бурных порывов вашего воспитанника?

– К сожалению, да.

– Так возложите эту обязанность на меня.

– Об этом надо серьезно подумать.

Генриетта принесла туфли и меховую кофточку.

– Позволь мне надеть их на тебя? – сказала она.

– Не беспокойся… Для чего же существуют на свете вежливые члены иезуитского ордена? – сказала Эмма задорным тоном светской кокетки. – Тебе надо переодеться, иначе ты захвораешь. Потрудитесь и вы выйти на минуту в соседнюю комнату, – обратилась она к своему собеседнику, когда Генриетта вышла из гостиной.

Глинский повиновался. Когда он несколько минут спустя вернулся в гостиную, Эмма уже успела переменить костюм и в самой обворожительной позе сидела перед камином. Пламя ярко освещало ее белоснежную шею и распущенные густые волны золотистых волос. Но каково же было изумление иезуита, когда красавица устремила на него свои синие глаза и с приветливой улыбкой протянула ему руку. Он, не говоря ни слова, наклонился и крепко поцеловал эту изящную, как мрамор холодную руку.

– Будем же друзьями, – нежным голосом проговорила она.

– Это зависит от вас… Bы преследуете политические цели, которые могут подвергнуть графа неизбежной опасности… Отступитесь от них и тогда…

– Повторяю вам, что я не революционерка.

– Извините меня… но я имею об этом деле более точные сведения, нежели вы думаете… хотя и не принадлежу к числу ваших сообщников.

– Так это вы натравили на нас киевскую полицию?

– Нет, я только из предосторожности… сделал кое-какие указания…

– Патер Глинский! – воскликнула Эмма, грозя ему пальцем, – Нe вмешивайтесь в чужие дела, если вы дорожите своей головой.

Иезуит побледнел и пролепетал чуть слышным голосом:

– Надеюсь, что вы меня не выдадите членам вашего таинственного общества?..

– Не беспокойтесь. Но и я, в свою очередь, попрошу вас не интриговать против меня.

– Даю вам честное слово.

– Откажитесь от намерения женить графа на Анюте, сделайте меня своей союзницей… союзницей, а не орудием, – понимаете?

– Понимаю.

– Меня знобит, – продолжала Эмма, закутываясь в свою кофточку, – пожалуйста, позовите кого-нибудь снять с меня ботинки. Я простужусь, если их сейчас же не снимут.

– Позвольте мне услужить вам…

– Почему же нет, – и она протянула ему одну за другой свои маленькие ножки, а жирный патер, стоя на коленях, словно влюбленный паж, снял с нее теплые ботинки и подал туфли.

Возвратившийся с охоты граф и Генриетта были свидетелями этой комической сцены, комната огласилась их веселым смехом.

– Наш строгий проповедник превратился в услужливого кавалера! – воскликнул Солтык. – Честное слово, он ухаживает за красавицами не хуже влюбленного рыцаря! Не подозревал я в вас этого таланта, глубокоуважаемый мой наставник!

Иезуит покраснел как рак и готов был провалиться сквозь землю, но Эмма вывела его из затруднительного положения.

– Оставьте в покое патера Глинского, – сказала она графу, – я люблю его более, чем вас. Мы объяснились и поняли друг друга – ни ваши насмешки, ни ваша ревность не нарушат нашего взаимного согласия.

– А я вот назло вам буду ухаживать за мадемуазель Малютиной, – прибавил иезуит, крепко целуя руку красавицы.

– Мне надо переговорить с моим новым другом, – обратилась Эмма к Солтыку, – уйдите на минуту, оставьте нас одних, у нас есть секреты, которых вы не должны знать.

Граф и Генриетта отошли к окну.

– Что прикажете? – спросил патер.

– Согласны ли вы на мои условия?

– Вполне согласен… Через месяц вы будете графиней Солтык.

– А теперь, – прибавила Эмма, пожимая руку своего союзника, – потрудитесь занять чем-нибудь мою maman; поиграйте с ней в шахматы, а Генриетту пошлите читать молитвы.

– Положитесь на меня, – отвечал Глинский, снова целуя руку, держащую его в своих когтях, и вышел из комнаты вместе с Генриеттой.

Сектантка осталась наедине с графом, но сделала вид, что не замечает его присутствия и, протянув ножки к решетке, устремила взор на угасающее пламя камина.

– Эмма! – начал Солтык, подойдя сзади к ее креслу.

– Вы здесь, граф? – притворно удивилась красавица.

– Странный вопрос… Я так долго был с вами в разлуке…

– Фразы, – сквозь зубы процедила она.

– Вы не в духе… Уж не убежал ли от вас Тараевич?

– Из моих рук трудно вырваться.

– Что же вы с ним сделали?

Эмма улыбнулась, но эта улыбка заставила графа содрогнуться.

– Вы убили его?

Она молча кивнула головой.

– Почему же вы запретили мне присутствовать при его казни?

– Потому что вы, беспощадно истязая людей, удовлетворяете тем самым ваши кровожадные наклонности, а я убиваю человека во имя Божье, без сострадания, но и без ненависти.

– Мне бы очень хотелось взглянуть на вас, когда вы исполняете обязанность жрицы вашей секты.