Сочинения

Хочу раньше всего напомнить главные пункты этой «эпопею). После того, как немецкие «лагеря уничтожения» были открыты, десятки тысяч несчастных узников, которые чудом уцелели (повторяю — десятки тысяч полуживых скелетов), стали мечтать о том, как попасть в Палестину, бывшую тогда под английским мандатом: одни — потому что им некуда было деться, другие — по идейным соображениям. Декларация Бальфура о создании для евреев национального очага была воспринята как обещание рая…[211] Но англичане, не желая ссориться с арабами, впускали в Палестину по незначительным квотам. Тогда Еврейское Агентство занялось устройством нелегальных переездов в меру своих сил… Маленькие пароходики, груженные сотнями несчастных людей, отплывали из портов Франции, Италии, Греции под флагом каких-нибудь южно-американских республик и плыли по Средиземному морю, стараясь укрыться от английских военных судов, чтобы высадить свой человеческий груз на берегах обетованной земли. Это удавалось немногим и кончалось часто трагически: одни тонули, других английские суда вылавливали и потом отправляли людей на Кипр в английские лагеря.

Дочь моя Адинька, художница и студентка Сорбонны, ставшая убежденной сионисткой, вступила в скаутскую группу «Эклерёр израелит» и в некий памятный для меня день заявила: «Знаешь, так не может продолжаться. Я не могу, не имею права учиться и думать о себе, когда на свете происходит такая несправедливость. Я решила бросить университет и уехать в Палестину». «Я понимаю тебя, — сказал я. — Но как ты туда доберешься? Ведь англичане не пустят». «Я сделаю так, как другие, т. е. попытаюсь поехать нелегально». «Зачем же нелегально, — ответил я. — Ведь у нас в Палестине есть тетя, у которой большие связи. Она достанет тебе визу у англичан»[212]. И тут дочь моя пристыдила меня. «Как ты можешь так говорить? Ты хочешь, чтобы я поехала туда на комфортабельном пароходе, с визой в кармане, в то время как столько несчастных теснятся на утлых пароходиках в ужасных гигиенических условиях и… попадают на Кипр или тонут… Нет, мы, молодые, мы должны им помочь»… Я замолчал она была права…

Через несколько недель она уехала с группой молодых евреев в деревню Лярош, на юге Франции, где устроена была примерная ферма. Там молодые должны были учиться земледелию и ивриту и привыкать друг к другу, чтобы потом устроить в Палестине свой новый киббуц. В Лярош она скоро стала невестой одного очаровательного молодого сиониста и там была отпразднована их свадьба[213]. Моя мать, сестра и я были на ней, и трудно забыть тот совершенно особенный «климат», царивший в этом обществе молодых, убежденных и горячих. Даже крестьяне соседней деревни участвовали в этом празднике, разукрасив телеги и коров венками и цветами, и «пели» еврейские песни и танцевали. Кстати, многие из них с уважением относились к этой группе. Иногда спрашивали: «Что вы здесь делаете? Ведь вы — студенты. Нужно ли вам заниматься нашим тяжелым трудом?» И когда они слышали в ответ, что эта молодежь хочет стать полезной для будущего еврейского государства в Палестине, они только удивлялись: «Разве это возможно?» Их удивляла также чистота нравов этой горячей молодежи… Должен сказать, что пример этой группы заразил и католические круги, и на юге Франции было устроено несколько таких деревень-ферм для французской молодежи.

На другой день после свадьбы моей дочери в эту коммуну приехал некий «таинственный» человек с умными глазами. Он устроил собрание, произнес небольшую речь на иврите и… исчез. Позже я узнал, что это был член Еврейского Агентства и что он предупредил молодежь, что через два дня все должны собираться в путь. Помню, что, когда он ушел, наступила напряженная тишина. Все занялись прощальными письмами к родным, а мы попрощались и уехали в Виттель[214]. Там мы получили от моей дочери коротенькое письмецо, в котором она сообщала, что уезжает с мужем в далекое путешествие — свадебное путешествие, — и просит нас не волноваться, если долго от них не будет писем… Мы, конечно, поняли, в чем дело, и с этого дня жадно ловили газетные новости…