Сочинения

Сегодня ровно год, как ушла моя Любичка. Боже мой, как это пережить… Мне все еще кажется, что это поправимо, что она только на время уехала, и я все время пишу ей письма. Тяжело мне быть одному в этот день, угнетает, что не мог быть на ее могиле — самом для меня святом месте на земле. Поеду туда в пятницу вечером и вернусь в среду утром. Жду от Вас письма.

Живор, 23/ХII <19>41

Милый друг, Михаил Андреевич, опять долго В<ам> не писал, много было всяких неприятностей и материального и морального характера, да и здоровье мое не очень важное. Это, впрочем, и не удивительно после всего пережитого, а сейчас и комната моя новая, хоть и более дешевая, но без отопления, так что мерзну я очень по ночам (после того, как мерзну весь день на службе — без отопления)… Вот и простуживаюсь часто и всякими lumbago[284] страдаю… Но все это чепуха, если подумать о других, о нужде, которой необходимо помогать и на помощь которой, несмотря на «экономный» способ жизни, сил не хватает. К счастью, все-таки, мне удается иметь дополнительную работу. Это, во-первых, позволяет мне поддерживать друзей, а во-вторых, отвлекает меня от моего беспросветного отчаяния.

И, конечно, огромную радость я имею, когда знаю, что могу быть кому-нибудь полезен (так что, в последнем счете, выходит, что я все-таки эгоист). А помогать нужно многим — и здесь, и там. Андрею Ив<ановичу> я смог послать в этом месяце 400 frs вместо 300, огорчаюсь, что не смог больше, но надо и на других уделить. Очень прошу Вас напомнить № дома на Bd Lefevre, где живет Пивник[285] — мне, думаю, удастся и ему послать немного денег. Все это, конечно, мелочь, и делать надо было бы во сто крат более, но мне поневоле приходится ограничиваться моим собственным «Комитетом», в котором, я единственный член… Если старик [286] еще не уехал, то сообщите, пожалуйста, его адрес, я хочу ему написать и присоединиться тоже к его кассе. Очень мне грустно, что кроме посылки денег для Володи, я сам никаких покупок для него не мог сделать. Во-первых, в Лионе больше ничего нельзя достать, а во-вторых, я возвращаюсь в Лион со службы в 7 вечера, и все магазины уже закрыты (а по субботам тоже работаю весь день). По этой причине, дорогой мой, я до сих пор и книг Вам не прислал и не знаю, как это устроить. Но, может быть, мне еще удастся найти книжный магазин, который поздно закрывается, — мне об одном таком говорили.

Как Вы поживаете, дорогой мой друг? Знаю, что фраза эта банальна и что где уж тут «поживать»… Но все-таки… Будем верить в лучшие времена и в победу человека над зверем, без этого никак нельзя жить, правда?

Получил от Саши[287] письмо, в котором такие строки: «Пишу это и в то же время нахожусь, к<а>к в тумане. Мы пережили и переживаем страшные дни. Взято более 1000, и мы не знаем, не погибли ли уже сто[288]. В их числе наш друг Веллер[289]. Представляешь себе наше состояние? Но я заставляю себя жить, к<а>к будто ничего не было. Буду только реже переписываться, и тебя об этом приходится тоже просить. С друзьями видимся, многие нам звонили, каждый беспокоится о здоровье другого. Ну и денечки, хватит ли у нас нервов перенести»… И все это не мешает ему продолжать заниматься спасением скульптур и книг моей Люлечки и ликвидацией моей квартиры — работой гигантской…[290] Бедный и чудный мой Сашенька… Получил также открытку от сестры Абр<ама>[291]. «Chez notre cher malade pas de changement. L’air et l’humidite ne sont pas bons pour sa saute. Son moral a change et il est triste. Sa malaide se passe norlament, mais les medecins ne pensent pas l’aider»[292]. Грустно, грустно читать это, дорогой мой…

Пользуюсь 10-дневным перерывом работ и уезжаю сегодня вечером к своим. Тяжело мне это, т<ак> к<а>к с ними я должен быть веселым. Но там для меня есть возможность каждый день с утра уходить на кладбище — и это лучшие минуты моей жизни… Из Оверни постараюсь послать В<ам> посылочку для Вас и для Володи. Не сердитесь, что редко пишу Вам и знайте, что всем сердцем люблю Вас. Что В<ам> обоим пожелать к Н<овому> Году? Здоровья — физического и морального — не это ли самое главное…

<На полях> Крепко Вас обоих обнимаю В<аш> Сема.

Lyon, Воскр<есенье> 18/I <19>42

Мой дорогой друг, опять долго В<ам> не писал, тяжелое было настроение, как всегда, бывает после возвращения от моих. Тяжело мне быть одному, но… еще тяжелее быть вместе с ними и стараться — ради девочки — быть веселым и бодрым. Самые «лучшие» моменты моего пребывания там — это когда я утром рано встаю и иду на высокую гору, где лежит под снегом моя Любичка. Там тихо, чисто и светло, и я бы оставался там на весь день, если бы мог. Но живые требуют меня, и я должен раньше, чем хотелось бы, прощаться с дорогой могилкой.

Простите меня, дорогой мой, за слабость, это — сильнее меня, достаточный «подвиг» для меня уже то, что я нашел в себе силы жить, я не думал, что смогу быть таким «крепким».